Зона поражения - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Макнилл cтр.№ 3

Лейтенант слышал голос Дарона Нисато, но смысл слов до него уже не доходил, ведь в дыму и пламени возник до ужаса знакомый силуэт — маленькая девочка от силы семи лет.

Ее платьице горело, а ручки были протянуты к лейтенанту, словно ребенок надеялся найти в нем защиту и спасение. Кожа девочки покрылась волдырями, полопалась, а мышцы и жир начали сползать с потрескивающих и ломающихся от чудовищного жара костей, подобно расплавленной резине.

— Ты был там, — сказала девочка, чье лицо являло теперь просто уродливое нагромождение плоти, сквозь которую прорывался огонь, пылающий внутри черепной коробки. Жуткий, призрачный свет сиял из ее глаз — единственного, что еще не посмел уничтожить пожар.

— Мне жаль, — пробормотал Ганнон, и его сердце сжалось от невыносимого чувства вины.

Он глубоко вздохнул, и в ту же секунду пылающий бар, обожженный ребенок и горящие люди исчезли. Все стало точно таким, каким было еще минуту назад. Лейтенант оперся о стойку, чтобы удержать равновесие, когда мир вокруг закружился в безумном танце, и постарался успокоить взбунтовавшиеся чувства, еще не пришедшие в себя после пробуждения из кошмара.

— Какого рожна ты творишь? — потребовал Нисато, все еще сидевший рядом и совершенно не подозревавший об ужасах, только что увиденных Ганноном уже в тысячный раз. Затем инфорсер взял лейтенанта за руку и произнес: — Пора уходить. И ты идешь со мной.

— Нет, — сквозь слезы выдавил Ганнон, высвобождаясь. — Никуда я не пойду. Не в таком состоянии.

— Верно, — согласился Нисато. — Именно поэтому ты и пойдешь со мной.

— Нет, — повторил Ганнон, подхватывая со стойки пистолет и медаль. — Отсюда я могу отправиться только в одно место: Ад.

Ганнон Мербал вставил ствол пистолета в рот и вышиб себе мозги.

«Мне никогда не хотелось верить, что смерть настолько плохо выполняет свою работу».

Это люди придают облик планетам, на которых живут, или же это планеты оставляют отпечаток на своих обитателях? Жители Мордиана меланхоличны и замкнуты, граждане Катачана — прагматичны и жестоки. Следствие ли это сурового климата и условий, усложняющих выживание? Или же те, кто поселился на этих мирах, изначально обладали необходимыми качествами? Может ли характер мира повлиять сразу на все население, или человеческая душа сильней какой-то там географии?

Может ли сторонний наблюдатель предположить, что люди, без опасений за свою жизнь разгуливающие под золотыми арками планеты-святилища, менее предрасположены к насилию и обладают более добродушным нравом, нежели те, кто вынужден таиться в тенях миров, охваченных войнами и мятежами?

Как бы то ни было, безлюдные вересковые пустоши, одинокие горы и терзаемые внутренними распрями города Салинаса могли предложить массу интересного материала для этого наблюдателя.

С хмурого серого неба сплошным потоком лил дождь: сквозь плотную завесу воды все было видно точно в густом тумане, зато богатые кварцевыми отложениями горы блестели и сверкали. Группки каких-то лохматых травоядных животных паслись в высокой траве на заливных лугах, а на востоке, над высокими скальными пиками, собирались темные грозовые тучи.

Стремительные водопады с оглушительным грохотом обрушивались с черных утесов, и те немногие уродливые деревья, что еще росли на холмах, окружающих мертвый город, раскачивались, словно танцоры, и трясли кронами под неистовыми порывами ветра, слетавшего с обложенных тучами вершин. Но над самим обезлюдевшим городом повисла тишина, подобная неловкой паузе в разговоре, точно природа боялась нарушить его уединенную скорбь. Заваленные обломками улицы пролегали среди почерневших зданий, чьи разрушенные стены удерживали только куски перекрученной стальной арматуры; пустынные проспекты поросли кустарником с листьями цвета ржавчины и крови.

Ветер выглаживал камни и обломки изъеденного коррозией металла, которые по-прежнему лежали там, где когда-то упали, и стенал в разбитых окнах и пустых дверных проемах — казалось, будто город издает долгий, протяжный предсмертный хрип.

Когда-то здесь жили люди. Они любили, ссорились и прощали в тысячах личных драм, одновременно величественных и интимных, знакомых любому другому городу. Пышные празднества, скандалы и интриги, жестокие преступления — все эти сцены разыгрывались здесь, но тот театр безвозвратно канул в историю, хотя так и не стерся из памяти.

Сотни улиц, проулков, проспектов и магистралей пересекали пустынный город, прокладывая себе путь через этот печальный пейзаж, и словно пытались найти тех, кто захотел бы снова воспользоваться ими. Незапертые двери грохотали, раскачиваясь на петлях, и оставленные жилища, казалось, призывали безымянных гостей поселиться в них, вновь дав домам смысл существования. Дождь лил не переставая, и бурлящие ручьи бежали по потрескавшимся тротуарам, заливая даже решетки водостоков и собираясь в огромные лужи.

Среди руин горделиво возвышалась высокая церковь, чей каменный фасад почернел от копоти и сажи. Издали казалось, что, какая бы беда ни обрушилась на покинутый город, величественное сооружение она по большей части обошла стороной. Высокие башни отбрасывали длинные тени, а большой орлинокрылый фронтон, прежде горделиво венчавший арочный вход, теперь словно признавал поражение — крылья перекосились и покрылись зелеными пятнами.

Оконные витражи, некогда прославлявшие Императора и Его многочисленных святых, были разбиты, лишь осколки цветных стекол, подобно клыкам, торчали из рам. Тяжелые металлические двери, когда-то защищавшие главный нартекс церкви, были искорежены и лежали на раскрошившихся плитах двора. Рядом виднелись обломки рухнувших с крыши священных статуй, так и брошенных обрастать мхом.

Ветер, казалось, стремился именно сюда, словно влекомый некой незримой силой, и играл на открытой площадке перед церковью. Он приносил с собой клочья тумана, шуршащие обрывки ткани, бумагу и листья — все это кружилось миниатюрными вихрями, становившимися все больше, пока ветер набирал силу.

Зияющий чернотой зев входа поглощал последние солнечные лучи заканчивающегося дня, и, хотя становящийся все более свирепым ветер гонял мусор туда и сюда по площадке, ни единого листочка не залетело внутрь заброшенного здания.

Из нартекса донесся глухой стон, хотя там определенно никто не мог жить — как, впрочем, и во всем остальном городе, — и на площадь перед церковью вырвался поток воздуха холодней самого космоса.

Возникнув вначале как крошечные пятнышки света в темноте, под стрельчатым сводом вспыхнули яркие огни, прочертившие на земле два призрачных параллельных луча. Прежде церковь казалась неколебимой и несокрушимой, но теперь ее материя, казалось, пошла волнами и стала таять, будто от немыслимого жара.

Стенание становилось громче — ранее доносившееся словно издалека, теперь оно звучало намного ближе и казалось истошным криком неведомой агонизирующей твари, пытающейся удержать собственные внутренности, которые из нее выдирает каждая проходящая секунда.