Слуга Смерти - читать онлайн книгу. Автор: Константин Соловьев cтр.№ 4

На улицах, однако, еще полно было прохожих — засыпали в Альтштадте поздно, чистый и свежий майский вечер не торопился разгонять горожан по домам. С рынка шли торговцы, их тачки истошно скрипели под грузом непроданных товаров. По противоположной стороне улице прошло подразделение фойрмейстеров, ровно чеканя шаг. Идеально сидящие мундиры, кивера на ремне, высоченные кожаные сапоги начищены до блеска. Увидев меня, нахмурились, но взглядами провожать не стали. Что ж, опытный глаз выделяет то, что ему нужно, даже в толпе. Я усмехнулся, отчего шедший неподалеку горожанин шарахнулся в сторону. В течение последних пяти лет у меня редко возникала необходимость улыбаться, но иногда это все же случалось.

Шутник — так меня называли раньше. И в этом городе осталось еще достаточно людей, которые продолжают меня так называть. Что ж, иногда я не против подарить окружающим улыбку!..

— Трупоед… — донеслось справа и сзади. Было что-то еще, но это я услышал четко. Опытный глаз находит нужное и в толпе, но ведь и ухо опытного человека на что-то годится. За «трупоедом» послышалось шипение, переходящее в булькание, — это Арнольд, шедший позади, нашел свою цель.

Я повернулся. Медленно, с напускным достоинством. По улице шли люди, много людей, но я быстро заметил того из них, кто представлял особенный интерес. Арнольд припер его к стене, и тот сучил ногами, тщетно впившись обеими руками в предплечье моего спутника. Лицо у него было бледное и совершенно сумасшедшее. Тающий в легких воздух далеко не всегда сопутствует хладнокровию. Как длинный язык не способствует умению с ним обращаться.

Людей на улице не стало меньше, но каким-то образом пространство между мной и им оказалось полностью свободно. Мне оставалось сделать полдесятка шагов, чтоб подойти вплотную. При виде меня глаза прижатого к стенке человека будто бы сделались меньше и как-то чернее, точно пытались превратиться в две крохотные черные пуговицы. В течение нескольких секунд я с интересом наблюдал эту метаморфозу, потом приказал Арнольду немного ослабить хватку.

Судя по всему, мелкий лавочник, их полно в этой части города. Не старое еще лицо, но рано обрюзгшее, поплывшее, некрасивое. Видно, не отказывает себе в паре кружек перед сном, да и обильную закуску, небось, жалует…

— Спас… ит… — он захлебнулся собственными словами и стал слепо шарить руками по стене. Арнольд, хоть и подчинился приказу, отпускать его вовсе не собирался. Когда я приблизился, то ощутил исходящий от лавочника кислый пивной запах. Конечно, трезвому человеку не придет в голову задирать тоттмейстера, пусть даже в толпе и вечером.

— Кажется, вы что-то сказали мне? — поинтересовался я. — Повторите?

Он не хотел повторять. Он хотел только избавиться от стальных объятий Арнольда. И, кажется, от моего лица перед глазами.

Неподалеку с вечерним обходом прошел жандарм. Увидев нас, замедлил шаг и, судя по всему, некоторое время размышлял, не поздно ли еще слиться с толпой. Совесть, однако, восторжествовала — нерешительно подошел, кашлянул:

— Господин тоттмейстер?

Я поднял руку:

— Спасибо, все в порядке. Уличный хулиган. Разберусь сам.

— Понятно, — он и в самом деле казался понятливым. — Доброго вечера.

— Вы, кажется, хотели обратиться ко мне? — продолжил я, вернувшись к созерцанию незадачливого пленника. — Но я не вполне расслышал, что вы имели в виду.

Возможно, я передержал его, или Арнольд перестарался, но тот, кажется, от недостатка кислорода и собственного ужаса, переполнившего объем на удивление тщедушного при такой комплекции тела, совершенно сошел с ума. Его рука нырнула за голенище сапога и, прежде чем я успел разглядеть, что в ней зажато, метнулась к груди Арнольда.

Несколько прохожих вскрикнули. На улице может происходить что угодно, но стоит блеснуть лезвию — это подобно вспышке молнии. В груди Арнольда, наполовину погруженный, торчал тонкий длинный нож вроде тех, которыми мясники в торговом ряду чистят требуху. Арнольд не замечал его, точно лезвие, застрявшее между ребер, не причиняло ему никаких неудобств. Впрочем, так оно на самом деле и было. У смерти есть много недостатков, некоторые из которых известны всякому тоттмейстеру, но есть у нее и достоинство — она никогда не приходит чаще, чем один раз.

Вид ножа, из-под которого не вытекло ни капли крови, кажется, подействовал на лавочника сильнее, чем моя гримаса и удушающие объятия Арнольда.

— Вот так. Ты не просто хулиган, ты еще и убийца?

Обнажать на улице кацбальгер не годилось, и без того уже порядком пошумели, поэтому я вытащил из ножен кортик и осторожно поднес к горлу жертвы. В отличие от его собственного ножа ртутная полоса блестящего металла с императорским гербом выглядела куда более эффектно.

— Ты испортил мое имущество, — мягко сказал я почти ему в ухо. — Если каждый встречный станет дырявить моего слугу первой подвернувшейся под руку железякой, рано или поздно он окончательно развалится на части! Плоть, видишь ли, смертна, а плоть, уже раз умершая, не способна к регенерации. Однако я не привык обходиться без прислуги. По роду деятельности мне приходится прибегать к помощи слуги. Понимаешь? Возможно, уже очень скоро мне придется завести нового слугу — взамен этому. Хорошего нового слугу, еще крепкого, если ты понимаешь, о чем я. И, кажется, ты готов предложить свою кандидатуру?

Он был белее оштукатуренной стены, которой касался затылком. Говорить он уже не мог и лишь всхлипывал от ужаса. Судя по тому, что к аромату несвежего пива примешался еще один резкий запах, паралич коснулся не только лица.

— Брось его, — сказал я. — Такую дрянь я не возьму даже для того, чтоб чистила мне сапоги.

Арнольд послушно выпустил человека из рук, тот шлепнулся на землю и затих. Если бы не его сверкающие глаза, можно было бы предположить, что он в глубоком обмороке. В пылу борьбы с головы Арнольда упал капюшон, обнажив лицо. Обычное человеческое лицо, может быть, излишне бледное в сгущающихся сумерках, но не таящее ничего ужасного. Я вернул капюшон на место и, повозившись, вытащил из груди слуги нож. Сукно тихо затрещало, но сам Арнольд не издал ни звука. Некоторые вещи его уже не волновали. Лезвие вышло чистым, не испачканным кровью, лишь на острие в полумраке с трудом угадывалось что-то серое, будто налипшее… Поморщившись, я выкинул нож в сточную канаву, а собственный кортик, придирчиво осмотрев, спрятал в ножны.

— Пошли, — сказал я в пустоту позади себя. — Здесь становится сыро, а я проголодался.

Вызов люфтмейстера можно сравнить с ударом кистеня по затылку. Сперва в основании шеи возникает зудящее ощущение, от которого ноют зубы, а спина передергивается, точно под порывом ледяного ветра, от которого невозможно укрыться. Это ощущение растет, становится сильнее, до тех пор, пока крепко стиснутые зубы не начинают скрипеть, а позвоночник не превращается в онемевшую негнущуюся жердь. Разум подсказывает, что это лишь люфтмейстер нашел твою телесную оболочку в окружающем эфире и сейчас пытается настроить канал, но тело, сколь много раз ему этого ни испытать, все равно обмирает, цепенеет, становится непослушным, чужим и громоздким. В этот момент управлять им практически невозможно, оно застывает в той позе, в которой его застал вызов, и лишь несколькими секундами спустя, когда твой разум нащупает чья-то невидимая, сотканная из ветра, рука, обретет возможность чувствовать и двигаться. Если люфтмейстер неопытен или же поспешен, мука растягивается — кроме прочего возникает ноющая тупая боль в висках, которая стискивает мозг стальным обручем все туже и туже. Иногда при этом у человека на губах выступает пена, иногда подкашиваются ноги.