Ворон. Тень Заратустры - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 5

– Слава Богу!

– Слава Богу!!!

– Слава Матушке Дейрдре!

– Слава Матушке Дейрдре!!!

– Светлый путь и светлое возвращение!

– Светлый путь и светлое возвращение!!!

– Аминь!

– Аминь!!!

Потом главная старуха достала из складок своей хламиды огниво и трут, приблизилась к алтарю, высекла пламя и зажгла первую свечу.

– Приступим же, сестры и брат, пока горит свеча!

Все встали, одна из ведьм ударила в бубен.

Девочка подошла к Александру Ильичу.

– Вы, сэр, идите пока. Вас позовут!

Лерман пожал плечами и направился в свою комнату. Поднимаясь по лестнице, он видел, что присутствующие взяли в руки кто музыкальные инструменты, кто, включая и маму Джулианну, метлы. К звону бубна добавились звон колокольчика и первые ноты, взятые на волынке. Ведьмы с метлами образовали круг вокруг алтаря и стола с гробом. Старшая перехватила взгляд Александра и повелительно махнула рукой – мол, убирайся!

Захлопывая за собой дверь «детской», он слышал начало мелодии, напоминающей джигу. Уж чего-чего, а траурного в этом мотивчике было немного!

Как был, в черном торжественном костюме, при черном галстуке, Лерман плюхнулся на кровать и неожиданно, несмотря на доносящийся снизу шум, заснул.

И приснилась ему Дейрдра. Молодая, стройная, в белом сарафане с цветной узорной окантовкой, она невесомо, не приминая травы, ступала по широкому лугу, и ее жгуче-черные, как у цыганки, кудри украшал венок из васильков и желтых купав.

– Дейрдра! – окликнул он откуда-то снизу.

Она обернулась и показала ему кулак.

– Смотри у меня, Ильич Александр! Не балуй! Вернусь – накажу!

И исчезла, оставив его одного. А луг моментально обернулся топким, в кочках, болотом.

И Александр начал медленно тонуть. Квакнул по-лягушачьи «Спа…!» – и открыл глаза. Рядом с кроватью стояла ведьма-подросток.

– Сэр, можете спуститься и разделить с нами поминальную трапезу…

Ну уж и поминальная! Вся гостиная была расцвечена веселыми разноцветными огоньками, из радиолы в углу доносилось бодрое «I will go, I will go, when the fighting is over…» Мужичок храпел, уткнувшись головой в стол. Тетки веселились вовсю, делились всякими байками и сплетнями друг о дружке, о Дейрдре, об общих знакомых, особо не чинясь, прикладывались к виски и медовухе, закусывали всевозможными яствами, громоздящимися на столе, где прежде стоял гроб.

– А где… где бабушка? – спросил Лерман мать, разрумянившуюся, с хмельным блеском в глазах.

– А? Так в Саммерленде, где же еще? – отмахнулась Джулианна.

– Нет, я в смысле – тело где?

– Ах, это? Сестры уже в машину отнесли. Завтра с утра в рощу на Шаумэй поедем, там и закопаем, – беззаботно прощебетала мамаша.

– Что ж ты не предупредила? Я с работы не отпросился…

– А тебя, сынок, никто туда и не звал. Ладно, не хмурься, лучше выпей, закуси, бабушку вспомни…

И она щедро плеснула виски в пустую глиняную кружку.

В эту ночь Александр Ильич Лерман надрался как свинья и очнулся с лютой головной болью в совершенно пустом доме. «На Шаумэй поехали… – не сразу сообразил он. – Ну и черт с ними со всеми…»

А к вечеру они вдруг разбогатели. Возвратившись с похорон, ведьмы и ведьмак вытащили из запретных для Лермана помещений бабкин профессиональный инвентарь – хрустальные шары, старинные книги, склянки со снадобьями, метлу и прочее в том же роде – и устроили между собой нешуточный аукцион. Александра Ильича вновь выставили за дверь, а когда все ушли, он вернулся и застал мать одиноко плачущей над внушительной грудой бумажных денег.

– Ну перестань, – сказал он, присаживаясь на соседний стул. – Никто не вечен, а уж бабуля-то свое пожила…

– Ах, вот и осталась я одна… совсем одна…

– А я? – обиделся Александр.

– Ты… – Мать улыбнулась сквозь слезы и потрепала его по щеке. – Знаешь, что я на эти деньги сделаю? Обязательно, обязательно поеду в Россию, разыщу там Анну и привезу ее к нам… Я Дейрдре обещала… Она и сама дочери своей это предлагала, только та отказалась, говорит, не время еще…

Лерман вздохнул, сгреб купюры со стола и запихал в просторный карман домашнего халата.

– Будет время – найдутся и деньги, – сказал он. – А потом, не ты одна имеешь на них право.

Оставшись один, он пересчитал нежданное поступление. Оказалось, вполне прилично – больше полутора тысяч фунтиков. Лерман честно разделил их поровну, половину положил в банк на мамин счет, а вторую в несколько приемов с шиком прокутил в столице…

Годы шли, унося с собой в невозвратное прошлое зубы, волосы, молодой кураж. Вылазки в Лондон становились раз от разу все более обременительны и оставляли все больше разочарований. Уже и сладостное предвкушение счастья, и трепет ожидания, и живое роение всяческих планов и затей, что непременно осуществятся там… там, в переливах хрустальных огней, средь алого бархата и лепной позолоты, сменялись тягостным предчувствием обманутых ожиданий, скрытых насмешек, череды унизительных отказов… И уже за все надо платить самому… Все реже извлекались на свет Божий атрибуты былых утех, лежалые, потертые, обмахрившиеся, отдающие химчисткой и нафталином, – и все чаще со вздохом отправлялись так и не востребованными назад, во тьму чулана. Да и на кой ляд сдались этот Лондон, эта ночная клубная жизнь? Ему бы теперь что-нибудь поближе, поспокойнее… подешевле, наконец. Сообразно возрасту и положению. Сосед-бухгалтер с полудюжиной друзей-приятелей из «геронтологической секции» местного гей-сообщества, изредка – залетный смазливый юнец из числа провинциальных экскурсантов… А в остальном как у всех: дом – автобус – служба – автобус – дом. Диван, халат, телевизор, бокал шерри на сон грядущий…

Выйдя на пенсию, мама Джулианна стала на вид типичной сельской дамой, обещая в недалеком будущем превратиться в близкое подобие Джоан Хиксон в роли мисс Марпл. Носила нелепые шляпки, судачила с подружками за чашечкой чая с молоком, посещала цветочные и собачьи выставки. Только в церковь ни ногой, да на первомайский Бельтайн и Лито, канун Янова дня, исчезала с раннего утра, прихватив метлу и мешок с потребной утварью, возвращалась через сутки, потом еще сутки отсыпалась. И, конечно же, в конце каждого года гостиную украшала нарядная «йолька», стоявшая там вплоть до второго февраля, священного дня Имбольк, когда сухое йольское деревце предавалось ритуальному огню.

Этот день выдался для Александра тяжелым – навалилось много работы, пришлось выписать рекордное количество архивных справок, и на каждой ставить число «2 февраля 1979 года». Поэтому он при всем желании не мог забыть, что за день сегодня, и возвращался домой в предвкушении праздничного ужина с особым пудингом и чашей ритуального пряного пунша с обязательным изюмом. Однако, к удивлению своему и разочарованию, не застал он на столе ни пудинга, ни пунша, только перевернутую чашку с остатками чая да рассыпавшееся овсяное печенье. Не было и предписанных в этот день белых цветов и оранжевых свечей, зато в углу сиротливо торчала лысая «йолька».