Искушение Ворона - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 40

Умер он год назад, сидя все в том же кресле, переругиваясь с женой, когда она проходила мимо него из кухни в комнаты и обратно.

– Единственными дворянами… Не по крови. Кровь – тьфу! – водица. Иначе люди бы не проливали ее так легко. Единственными дворянами по духу были декабристы и Пушкин. Я думаю твой папаша, старик Воронов, со мной бы согласился. Князь Воронов…

Тут он вдруг побледнел, по лицу пробежала судорога и стерла всякое выражение, кроме невыносимого ужаса.

– Вера… – прошептал он.

И она каким-то образом услышала его с кухни через шумы воды в кране и закипающего чайника.

Когда мадам Дюбуа вбежала в комнату, Джон повалившись на бок, цеплялся за ветхую обшивку кресла.

– Петя… – прохрипел он. – Позови… Прости…

Последние его слова были уже бессознательным бредом:

– Белая… белая… радуга…

На днях Питер Дубойс наткнулся в научно-популярном журнале на описание этого оптического явления. Действительно, в густом тумане над болотистой местностью на восходе солнца можно видеть дугу белого или розоватого цвета. Старик не фантазировал…

Он не был мистиком, он не верил астрологам и экстрасенсам. Питер Дубойс был практиком. Но как раз практический опыт данного расследования указывал на мифологические параллели, мистические ассоциации, значит, эта сторона дела должна быть тщательно исследована. В данной области невозможно найти ни улик, ни следов. Их с профессором Делохом мифотворчество к делу не пришьешь. Но такой взгляд на убийства открывал непонятные Питеру Дубойсу перспективы, как бы позволял заглянуть за пространственно-временную завесу происшедшего. Он не указывал на конкретного убийцу, но вел в нужном направлении.

На Интернет-странице Питер увидел фотографию скульптуры царицы Омфалы из собрания государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге. На ней был надет пеплос без пояса, длинный, со множеством складок. Голову и плечи покрывала шкура льва, который, по воле скульптора, был не больше пуделя. Но что-то в мраморной фигуре лидийской царицы показалось ему… американским. Ну конечно! На плече Омфала держала палицу Геракла. Не корявую, сучковатую дубину, а хорошо отшлифованную палку, напомнившую Питеру Дубойсу бейсбольную биту.

Он улыбнулся своему наблюдению. Это уж слишком! Античная трагедия незаметно перешла в фарс. Видимо, пора завязывать с мифологической подкладкой…

Итак, что мы имеем?

Камера наружного наблюдения над входной дверью дома Фэрфакса видела убийцу так же, как он сейчас видит мраморную статую из Эрмитажа.

Камера зафиксировала входящего и выходящего убийцу. Это первый пункт его кровавого пути. Вернее, ее. И как их угораздило заглотить эту наживку? Турок-террорист переодевается женщиной. И танцует перед камерой наблюдения танец живота? Идиоты! Они не заметили, что эту идею подсунул им невидимый и умный собеседник.

Невидимый противник был по-лисьему хитер. Фэбээровцы бросились за хвостом, а рыжая побежала в противоположную сторону.

Переодевание было, но совсем другое.

Противник не просто заметал следы, а пустил их по ложному пути. И за первой, казалось бы, верной идеей следовал совершенно ложный вывод. Да, был переодетый убийца. Но это была женщина. Женщина, менявшая одежду, прическу, макияж, даже возраст. Куда там всяким Николь Кидман!

Ай да фру Улафсен, специалист по подводному дизайну, а также умерщвлению чужой плоти. Вот она выходит из гостиницы. Лучшего серого мешка она придумать себе не могла. Но движение… обнажает. Одежда может скрыть дефекты фигуры, а вот достоинства ее – длину ног, пропорции, осанку, походку спрятать не может. А мимику? А жесты?..

– Спасибо, Кэт.

Кэт… Имя, как у советской радистки в сериале «Семнадцать мгновений весны». «Пианистка» Кэт. Питер пару лет назад купил фильм на видеокассетах. Хороший фильм, только почему-то черно-белый, будто авторский изыск эстетствующего голливудского пижона… Странно, Берлин, германские офицеры, мундиры, погоны, шевроны – а о России этот фильм говорит ему, Питеру Дубойсу, гораздо больше, чем какие-нибудь березки, поля пшеницы, бабы в платках, мужики с гармошками и балалайками на экране.

Штирлиц… Тоже русский. Тоже служит в силовом ведомстве, хоть и другого профиля. Но главное, так же одинок. Если сесть у камина, плеснуть себе в стакан граммов двести и запеть «Ой ты, степь широкая…», сходство будет полным. И не надо компьютерной идентификации. Наверное, настоящий, не киношный, Штирлиц в такой момент думал: «Эх, плюнуть бы на всех этих Гитлеров и Сталиных, послать бы их в жо…»

Стоп! Джоппа-Магнолия. Цветок магнолии в заднице Фэрфакса. Джоппа… Кто еще мог обратить внимание на это, такое родное для русского уха звукосочетание? Тут надо мыслить по-русски. В хладнокровном, расчетливом убийстве – элемент хулиганства, какой-то показной бравады. Смех одинокого остряка, шутку которого так никто и не оценит. Вот вам, америкашки, поломайте головы и над этим! Только русская могла так поступить! Все это в русском характере. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет… И выйдет.

– Ну что ж, фру Улафсен. Мы с вами, оказывается, сородичи? Вы тоже русская?

– Вас это каким-нибудь образом задевает? Или может повлиять на вашу карьеру? В таком случае, извините. Или знаете что? Сделайте себе переливание крови. Хотите, я достану вам английской аристократической. Она, правда, голубая…

– Для этого вам опять понадобится кого-нибудь убивать?

– Совсем нет. Мне достаточно взять вас в мужья. Хотите быть моим мужем? Вами движет по жизни тщеславие, как и меня. Вы так же одиноки и неприкаянны, как и я. И рано или поздно вы меня найдете…

– Я найду вас для того, чтобы покарать.

– Нет, для того, чтобы полюбить…

Питер Дубойс открыл глаза. Он не заметил, как задремал. Перед ним был темный экран компьютера. Он щелкнул мышью. На мониторе возникла лидийская царица Омфала.

Из запоя его вывела Клэр.

Он глупо себя вел с ней, когда был пьян. А не трезвел он целых две недели.

Это потом он определил точно, сколько дней валялся дома в пьяном безобразии, определил по датам в лабораторных журналах, которые стали немым укором ему, Павлу Розену, заведующему лабораторией перспективных геологических разработок…

Ему было стыдно, как глупо он вел себя с ней. Он краснел, собирая в памяти обрывки каких-то диких сцен, как он пытался ее поймать за руки, пытался сказать какие-то слова, как ему тогда казалось, лихие ковбойские фразочки, вроде: «А не заняться ли нам любовью, козочка моя»… Ах, как ему теперь было стыдно! Какая пошлость…

Ему было тошно вспоминать, каким жалким и гнусным выглядел он тогда со стороны, пьяный, небритый старый и вонючий козел, распустивший нюни от того, что его жена нашла себе смазливого любовника… От того, что система пыталась грубо его обмануть, подсунув вместо общения с семьей жалкую подделку!