Крик ворона - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 8

– А попутчик ваш покурить вышел? – вежливо спросил проводник.

– Жених? На поезд опоздал, наверное… Так что буду горевать в одиночестве. Вы, пожалуйста, никого ко мне не подсаживайте. Все же оба места оплачены.

– Да уж понимаю, – сказал проводник. – Чайку не желаете?

– Будьте любезны. Один стакан, с лимоном.

Попив чая, брюнетка закрыла дверь на «собачку», разделась, подумав, сняла и положила на столик парик, искусно сделанный из натуральных волос, сложила в специальный контейнер с раствором подкрашенные контактные линзы. Оглядев себя в зеркало, прапорщик Лада Чарусова нырнула под одеяло…

Утром из здания Ленинградского вокзала вышла все та же брюнетка – в элегантной замшевой курточке, с синей сумкой через плечо. Уверенно подошла к ожидающему выгодного пассажира таксисту.

– На Кутузовский, шеф! – Увидев не шибко довольный фейс, она усмехнулась. – Разрешаю хоть через Измайлово. Я не спешу.

– Степь да степь круго-ом! – надрывался будильник.

Таня, не открывая глаз, нажала на рычажок, и будильник захлебнулся. Она перевернулась на другой бок, надеясь урвать еще хоть чуточку сна, но не тут-то было. На полу возникло шевеление, урчание, а потом Тане в затылок ткнулось нечто мокрое и холодное.

– Бэрримор! – укоризненно пробормотала Таня. – Отстань, а?

Но хитрый скай-терьер умело притворился, будто не понимает человеческого языка. Это он делал всякий раз, когда выгоднее было притвориться идиотом. Ну прямо как Ленечка! Сейчас псине это было явно выгодно – ему очень хотелось на утреннюю прогулку. К тому же так ласково пригревает майское солнышко, а на весенней земле, на которой только-толькй начинает пробиваться травка, после зимы осталось столько всякого, с собачьей точки зрения, интересненького.

Терьерчика Леня подарил ей совсем щеночком, еще в конце октября, примерно тогда же, когда снял для нее эту квартирку на Светлановском, окнами на Сосновку – как можно дальше от прежних ее мест, улицы Шкапина, а главное, Купчино. Поначалу особо ретивые поклонники доставали ее и здесь. Пару раз приходилось прибегать к Лениной помощи. Один – из комиссионки на Апраксином дворе – оказался совершеннейшим пакостником. В первые же дни в ее квартире стали раздаваться весьма неприятные звонки: какая-то анонимная, но явно малолетняя шелупонь обзывала Таню «жидовской подстилкой» и обещала с ней разобраться. Участники этой акции устрашения не учли одного: Ленечка поставил Тане аппарат с автоматическим определителем номера, которых в городе не было еще ни у кого. При первом таком звонке Таня записала номерок, высветившийся на табло под кнопочками, а при втором пожаловалась Ленечке. Вычислить шпану оказалось делом двух минут, найти и провести воспитательную беседу – делом двух часов. Пацаны-пэтэушники раскололись моментом, выдали дяденьку-организатора. Наказание было неотвратимым – Ленины деловые партнеры, оказавшиеся к тому же прямыми начальниками неуемного Таниного почитателя, не вдаваясь в объяснения, выперли его с хлебного местечка и выдали негласный волчий паспорт. После этого ее такого рода звонками не тревожили.

На то, чтобы вернуть Таню в кинематограф, Лениных связей не хватило – не его епархия. Зато он в два дня устроил ей годичный ангажемент в варьете ресторана гостиницы «Ленинград». Это было предприятие серьезное, щедрое, но требующее отдачи. Каждый день приходилось репетировать номера, бегать в танцкласс со всем кордебалетом, брать уроки вокала, ходить к массажисту, педикюрше… Поначалу с отвычки было трудновато, тем более что Леня, метеором ворвавшийся в ее жизнь и моментально ее перекроивший, через неделю вынужден был возвращаться к себе в Мурманск, куда он перевелся из Североморска, а приехать снова сумел только под Новый год. Так что опереться было не на кого, только на саму себя. Но овчинка явно стоила выделки: не говоря уже о материальной стороне дела, Татьяна Ларина вновь стала являть себя миру – в январе ее показали по городскому телевидению с несколькими новыми романсами, начали крутить по радио, а весной она съездила в Москву и записалась для осенней передачи «Песня-82».

Впрочем, Ленино внимание проявлялось и в его отсутствие. В ноябре появились какие-то люди в черных халатах, привезли и поставили шикарный спальный гарнитур и удалились, не взяв ни копейки – сказали, что уже за все уплачено. Потом таким же манером привезли замечательное чешское пианино «Петрофф», японский телевизор… Лучшую часть прежней мебели и гардероба Таня перевезла сюда из комнаты на Шкапина, в которой покамест поселилась бывшая соседка Галина, разошедшаяся со своим Варламом. Теперь Таня почти не бывала там – не хватало времени.

Чистенькая, до невозможности вылизанная хозяином, загодя готовившим ее к выгодной сдаче, квартирка состояла из двух изолированных комнат, выходивших окнами в парк. По решению Лени большая комната стала их спальней, а гостиную оборудовали в маленькой. В планировке была только одна странность – перед самым отъездом на север Леня отгородил часть спальни, примыкающую к торцовой стене, высокой китайской ширмой, до потолка забил какими-то коробками и попросил Таню туда не лазать. Потом несколько раз от него приходили люди, забирали одни коробки, ставили другие. Каждый их приход предварялся междугородным звонком от Лени. Осведомившись о ее здоровье и настроении и выяснив, не испытывает ли она в чем-либо нужды, он четко и медленно проговаривал ей, кто именно придет и когда. Так что накладок по этой части не было.

Утром, выгуляв Бэрримора, наскоро позавтракав и прихорошившись, Таня убегала, а возвращалась поздно вечером, на гостиничной «Волге» (семьдесят рублей в месяц, но оно того стоило), падая от усталости с ног. Бэрримору на вечернюю прогулку по двору давалось пять минут, после чего Таня безжалостно загоняла его домой и, наполнив его пустую миску порцией еды на все следующие сутки, принимала ванну и бухалась в кровать. В выходные – тоже не как у людей, а вторник и четверг – Таня отсыпалась, приводила в порядок квартиру, готовила горячее на несколько дней вперед, бегала по магазинам и химчисткам.

Когда приезжал Леня – примерно десять дней из шестидесяти, – в квартире становилось шумно, многолюдно, весело. Компании бывали преимущественно мужские, солидные – умеренно пили вино, резались в карты, с удовольствием слушали Танины песни и не уставали отвешивать комплименты ей и Рафаловичу – за то, что сумел с таким вкусом обставить свою жизнь столь восхитительной подругой. Никто ни разу не произнес слово «любовница».

Их отношения трудно было назвать романом. Скорее это был необременительный и взаимовыгодный союз друзей. Лене нужно было свое гнездышко в Питере – родительский дом с хронически больной, теперь почти не встающей Ривой Менделевной и вечно ноющей старшей сестрой Розой, вернувшейся под отчее крыло после крайне неудачного брака, явно для этого не годился. А этому гнездышку нужна была красивая певчая птичка; для престижа – а стало быть, и в интересах дела – и для амурных утех. Для этой роли Таня подходила ему идеально. Сама скорость, с которой Леня все устроил, говорила Тане, что этот вариант был проработан им загодя. Она лишь наполовину верила его рассказу, что в купчинскую «стекляшку» он попал по чистой случайности и встреча с Таней оказалась для него потрясением, всколыхнувшим воспоминания о былом.