Летописец. Книга перемен. День Ангела - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 195

– Черт, и чего мне было не пойти в медицинский? – пробормотал Никита, ошалело оглядывая апартаменты. – Чтоб я так жил, мамочки!

– Ну не всем же так жить даже и в медицинском, – повела длинным глазом хозяйка. – Вот разве что если у кого папа депутат…

– А у тебя папа депутат? – тупо спросил Никита, которого даже слегка отпустило любовное томление, до того он был потрясен увиденным.

– У меня? Допустим… – подняла плечико Жанара, оторвала виноградинку и положила Никите в рот. – А у тебя? Кто у тебя папочка?

– У меня-то? – нехотя ухмыльнулся Никита. – У меня бизнесмен. Деловой человек и денежный мешок. Не веришь?

– Почему же? – опустила ресницы феечка. – Бывает.

«Ну так что же? Мы здесь зачем, вообще-то? Разговоры разговаривать?» – вопрошала ее косо срезанная прядь, свисавшая до подбородка.

«Вообще-то, не для разговоров», – ответила Никитина рука, потянувшаяся к соблазнам, тем, что были чуть прикрыты короткой юбкой.

Жанара, на мгновение став податливой ручной кошечкой, тут же и отпрянула, шепнув:

– Ванная вот за той дверью. Полотенца чистые. И побыстрее: не заставляй девушку ждать.

– Вот как. Даже ванная… – пробормотал Никита, скрываясь за указанной дверью. – Тысяча и одна ночь!

– Хватит тебе и одной, – чуть слышно обмолвилась Жанара ему в спину, но он не услышал. Собственно, и не было рассчитано на то, чтобы он услышал.

Когда Никита, обмотавшись – в лучших традициях – полотенцем, вышел из ванной, оказалось, что феечка разоблачилась до трусиков – незначительного прозрачного лоскутка, волнистой ленточки, опоясывающей бедра и бегущей меж ног. Она плеснула коньяку в богемское стекло и поднесла Никите. Он сделал глоток, она пригубила, отставив. Никита вновь потянулся к ней. Но – как бы не так! – ритуальные игры, оказывается, еще не кончились, потому что феечка толкнула Никиту к дивану, на зрительское место, повела бедрами, обернулась в изящном па, демонстрируя себя, и, колыхнув искусственной синевой волос, юркнула в ванную.

– Вот не люблю я этого: то да се… – в очередной раз процитировал кого-то Никита себе под нос. – Проще надо быть, девушки. Проще и понятней, ближе к народу.

Он отхлебнул коньяку, потом еще, потом добавил из бутылки и сделал еще глоток. И Господь отъял наждак, исподволь скребущий Никитину душеньку. Все как-то отлегло и отлетело, и даже приглушенный шум бегущей из душевой лейки воды не будоражил воображения, напоминая о стройном теле, омываемом теплыми струями. Белый свет поплыл по кругу, закачался, задрожал собственным отражением в неспокойном зеркале небес, и Аня смеялась из зазеркалья, смеялась так, как могла смеяться только счастливая Аня, и сладкий плебейский напиток тек ей на подбородок и капал на простенькую кофточку, оставляя коричневые пятна. «Возлюбленная моя, губы твои… Поцелуй меня… еще… еще…» О, я знаю, что несу чушь, ну и что? И нечего тут хихикать, прелесть моя… Прелесть моя… косоглазенькая.

Над ним стояла и тихо смеялась голая Жанара. «А я ведь на тебя еще кое в чем рассчитывала, – хихикала она. – Куда было торопиться? Успел бы еще коньячку выпить… Успел бы… Спи теперь, дурачок. Сладких снов…»

И Никита перестал бороться со сном.

* * *

Нет, а что так холодно-то? И жестко. И липко. И где одеяло? Одни тряпки какие-то попадаются, и голова кругом. Открыть бы глаза. Ну вот, открыл. Легче стало? Черта с два, легче! Скудно освещенный тоннель, уходящий в дальнюю даль, темные стены дрожат и шатаются, и пол тоже ходит ходуном – липкий, холодный пол. Стало быть, он на корабле, и у него морская болезнь (все симптомы налицо), о которой в детстве читано-перечитано. И такой он брошенный-одинокий. Как паршивый пес. А корабль, никаких сомнений быть не может, сию минуту затонет, потому и нет никого. Да и не корабль это, если подумать, а ободранный ящик, гроб из-под гнилых бананов, судя по дивному запаху блевотины, и сгинет сейчас в холодной пучине бедняга Перегринус ни за понюх табаку. До песьего рая не доплыть ему, да и нет такого, все наврал Никитушка, хоть и не хуже Перегринуса кобель.

– Сам кобель! – огрызнулся Никита слабым голосом неизвестно в чей адрес и понял, что вроде бы жив, никто его не утопил пока. И во-вторых, Никита понял, что он, слава богу, не дохлый пес Перегринус из Купчина, а в-третьих, он вспомнил свое имя и социальное положение, а также то, что, по идее, он должен был бы сейчас пребывать на пуховых перинах и в нежных, душистых объятиях. А пребывает?.. В каком-то коридоре, на холодном полу, в чем мать родила. Почему бы это? Девушке не угодил? Да быть такого не может никогда! Или к девушке – забыл, как там ее по имени, Бибигюль, что ли, – не вовремя постоянный любовник приперся и вышвырнул его, Никитушку, вон, спасибо, не убил? Что-то не помнится. Что-то тут не так. И Никитушка кряхтя поднялся, отлепив живот и худые ляжки от линолеума, и пошел по коридору правды искать, срам тряпками прикрывши.

Дверей в коридоре оказалось не слишком много, что вдохновляло, и Никита решил стучаться в каждую по пути своего следования, то есть в поисках потерянного рая избрал метод проб и ошибок. Первую дверь открыли довольно скоро, Никите пришлось колошматить в хлипкую фанеру не больше минуты. В темноте за распахнувшейся дверью кто-то вопросительно и недовольно рыкнул.

– А где Бибигюль? – наивно осведомился Никитушка.

– Рррр?!! – переспросили его.

– Или Гюльчатай? Ну забыл я… Косоглазенькая… Шамаханская… – бормотал Никита, пошатываясь от слабости и из последних сил борясь с тошнотой.

– Рррр. С-с-скотина голая, – оглядели Никиту из-за двери. – К психоаналитику сходи, пока тебе не оторвали. Или тинктуру валерианы на ночь пей, старую добрую. Чем больше, тем лучше, бутылками. А я невролог. Невролог я! Мое дело приличные неврозы лечить. А половые извращенцы, кобели озабоченные, сексуальные психопаты – это к психоаналитику лучше всего. А если ты то самое привидение, о котором девки с общей терапии, поддавши, впаривают, так тихо-мирно просачивайся, и не хрен в дверь колотить. – И дверь перед Никитиным носом захлопнулась.

– Сам секс… экс… экс-кобель озабоченный, – довольно громко обиделся Никита. – Сам привидение-извращенец… Тьфу! Сам просачивайся! Тьфу! – Язык у Никиты заплетался и в трубочку сворачивался, и горькие слюни из-под языка текли, как у бешеной собаки, только успевай плеваться самым непристойным образом. – Сам просачивайся, если психопат!

– Рррр?!! – донеслось из-за двери. – Кастрировать?!!

– А… А кто тут хирург? – нашелся Никита, наглость в котором проснулась раньше, чем полностью восстановились основные функции центральной нервной системы. – Тут, по-моему, только извр… невр… вол… не-вро-лог!

– А их тут целый этаж, чтоб ты знал, хирургов-то, и все с ножиками. Рррр. Ррразбудить?!

– Чтоб им всем сдохнуть, – пробурчал себе под нос расстроенный изобилием хирургов Никита, но его услышали из-за тонкой дверной фанерки и неожиданно поддержали:

– Рррр… И я говорю. Только бы им резать, только бы резать, поганцам. А все болезни от нервов, с античных времен известно. Черная желчь, зеленая желчь… Это они тогда происхождение эмоций так объясняли. Разольется зеленая или там черная, вот тебе и меланхолия. И наплевать терпельцу, в штанах он или без… А эти – сразу резать жизненно важные органы или мозги потрошить почем зря. Рррр… Штаны надень, придурок. Пить надо меньше. – Последнее прозвучало вполне мирно и даже сочувственно, дружеским советом.