Возвращение в Москву - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 82

Все мои сверстники тогда женились один за другим, и мареевская свадьба, ставшая последней каплей, подвигла и меня на матримониальное мероприятие. Я, дубина стоеросовая, тут же, во хмелю, сделал предложение Улли. И получил немедленное согласие, подкрепленное восторженным поцелуем… На что я ей сдался, «ароматный кусочек»?!

Она потом объяснила-таки, что во мне нашла. Оказывается, я, по ее мнению новоявленной феминистки, понимал женщин. Одно это мое качество перевешивало все недостатки: и внешнюю невзрачность, и бытовую неприспособленность, и… Н-не будем об этом. Но как она ошибалась! Однако не мог же я ей заявить, что, по моему глубокому убеждению, основанному на интимном опыте, поведение существ женского пола недоступно пониманию. Все, чему я научился, – это не понимать, а делать понимающий вид, в целях самосохранения, дабы не понести морального ущерба. Кроме того, я никогда не говорю о женщинах и, если меня пытают о своих приятельницах любопытные кошки, мычу невразумительное, напуская на лицо постное выражение. Будьте уверены, любопытные кошки мой постный вид истолкуют так, как их больше устраивает, и я опять схожу за понимающего душку-Матвейчика.

…И оженился я, мальчоночка. Зачем? Зачем, спрошу еще раз? И еще сто раз – зачем?!! Улли, как я ее помню, все носилась валькирией и постоянно с чем-то боролась, и в недрах семьи, и вне ее. Кухня моя потому представляла собою жалкое зрелище, впрочем, для меня, молодого интеллектуала, вполне привычное. Так мы сосуществовали года три-четыре. Затем ее maman, жаждавшая внуков, но так и не получившая их, отправила нас в какой-то хренов центр для медицинского освидетельствования. Тупости, бестактности, дурной напористости и глупости женской нет предела! Нет предела, я говорю!

После ряда, мягко сказать, нескромных процедур, которым мы подверглись, меня пригласили для беседы. И объявили, что со мною-то все понятно и ничего особенного я собою не представляю. Но женат я на некоем нестандартном существе, может быть и женщине, если судить по внешним признакам и особенностям экстатических чувствований при половом сближении, но, скорее, все-таки на мужчине – по биологической сути. Гром небесный!

Впоследствии-то, поразмыслив, я, с оглядкой на свои тайные склонности, осознал, почему все же выдерживал семейную жизнь целых четыре года и не был холоден на супружеском ложе, обращаясь в сатира не реже двух раз в неделю. Но не буду отвлекаться.

Мутация, которую обнаружили у моей epouse, называлась тестикулярной феминизацией, или синдромом Морриса. Это такая генетическая шалость, которая, мне сообщили, встречается не так уж редко. Передается это подобно гемофилии – от матери к сыну. К сыну, заметим. А шалость в том, что периферические ткани тела при вышеназванном отклонении не способны распознавать мужские гормоны, но женские-то способны! Поэтому еще в материнской утробе складывается внешность, ничем не отличимая от женской.

Имеется какой-никакой бюст, всяко отличный от мужского, и все прочее, нижерасположенное. И даже существует потаенная норка для мужского зверька, о чем, увы мне, свидетельствую, краснея. Но нет как нет матки. Зато сокрыты в нижней части живота семенные железы, работающие как часы. И вся Уллина валькириева активность, физическая сила и острый (кстати, до сих пор сомневаюсь) ум объясняются тем, что у таких созданий необыкновенно высок уровень мужских гормонов, благотворно влияющих на жизнедеятельность. Они же, гормоны-то мужские, не выбрасываются по случаю во множестве, вдруг, фонтанчиком! Для этого нет телесного приспособления, что имеется у всех мужчин.

Таким вот образом подтверждается вывод мыслителей о том, что женщина есть враг человеческий, который питается силами человека и разумом его. И сколь сильны духом, разумом и телом иные истинные анахореты, сохраняющие при себе продукты деятельности половых желез! И сколь совершенны, приходится признать, существа, подобные Улли. Природа прощает им даже эгоистическую, противу всяких правил, неспособность к продолжению рода, оставляя при этом приятную, могущую быть удовлетворенной, похоть. А для продолжения рода человеческого существуют низшие, разнополые, способные иногда родить и андрогина.

Андрогин, Платоново мечтание! О, алхимия любви. В представлениях алхимиков, а они мыслили образами, андрогин – сцепление двух основ – горючей и летучей, «сульфура» и «меркунуса», серы и ртути, мужского и женского. После очищения философским камнем соединение горючего и летучего являет собою идеальную, высшую целостность. Кто-то из великих алхимиков, я подозреваю, запустил-таки в мир тварный пламенный комочек, полуматериальную идею-зародыш андрогина. Гермес Трисмегист? Агрикола? Вилланова, который считал ртуть зародышевой жидкостью всех металлов? Святой Доминик? Иоганн Баптист Ван Гельмонт, который не зря же назвал своего сына Меркурием? Ньютон? Граф Сен-Жермен? Но что-то того… занесло меня… Не туда куда-то. Тем не менее андрогина вывести все честнее, чем…

Между прочим, к разговору о женщинах как о врагах человеческих. Женщина и создана-то была вероломно. Помнится, Ветхий Завет свидетельствует: «И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его и закрыл то место плотью». Вот так, во сне у беззащитного отъято было ребро. Вероломство и стало женской сутью. Женщине лишь бы насладиться, лишив человека и сил, и высокоумства. И это неоспоримо.

И опять мысли мои о Москве, и не извести их, сколь ни тужься. О, город-женщина! Скольких ты вероломно заманила и поглотила безвозвратно, скольких испила, скольких иссушила! Сколько ребер утрамбовано в основании твоем, кичливая! Прорва! Прорва! Скольких извергла демонов из утробы своей! Скольких простецов предала на позор! Гордись.

Были два монастыря в старой Москве. Когда были, в предании, больше похожем на анекдот, не сказано. Были два монастыря, мирно соседствующих, – мужской и женский. И вдруг заметил пономарь с высокой колокольни: стала оседать земля в направлении от женского монастыря к мужскому и в направлении от мужского к женскому. Так и оседала, так и оседала – двумя ровными, будто стремящимися навстречу друг другу, канавами. Это обваливался подземный ход, который рыли в страстном стремлении монахи и монашки, и отнюдь не в страстном стремлении совместно предаваться богомыслию и молитвословию, а не выдержав плотских ограничений. Неверная московская земля, и сама грешная, предала греховодников, обнаружив ход.

Между прочим, лаз, который выточили монашки, оказался не в пример длиннее, чем тот, над которым трудились монахи. И вряд ли решающим обстоятельством стало здесь женское трудолюбие и кропотливость. Страсть рыла норы, скажу я. Кто более вожделел получить недостающее, тот и вырыл более. Или, кто знает, была… был… было среди монашек мощное, неутомимое в стремлениях существо, подобное Улли, и, смелее предположу, не одно.

Улли, ma epouse… Нет, я не любил, не дорожил ею. Я ею раздражался и утомлялся сверх всякой меры. И сердце не сжимается, когда вспоминаю ее… Но и вспоминаю редко. Что не мешает ей иногда являться ко мне в кошмарных снах, дабы напомнить о себе. Зачем, хотел бы я знать? Насколько я осведомлен, Улли нынче процветает. Не где-нибудь, а в городе Париже. Сменила имидж на готический, не иначе вняв моим пожеланиям, и вот уже ряд лет состоит в браке с гермафродиткой-супермоделью. Сладкая парочка, если не врет глянцевая хроника, вполне счастлива и подумывает о том, не взять ли на воспитание двуполого младенца.