Унесенная ветром - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 13

Жуковского он встретил как-то осенью в Павловском парке, будучи уже курсантом кадетского корпуса. Одинокая серая фигурка в задумчивости стоящая на мосту через Славянку у храма Дружбы. За версту в ней было видно поэта. А когда Миша подошел поближе, то узнал Василия Андреевича. Жуковский же не сразу признал в «бравом молодце» карапуза Мишеньку Азарова.

Они поднялись на противоположный высокий берег, прошли мимо Аполлона с музами, мавзолея императора Павла до самого «Конца света». Все было по писанному когда-то Василием Андреевичем: что ни шаг, перед ними возникала новая пейзажная картина. Так Жуковский и написал в стихотворении «Славянка».

Миша что-то сказал о таланте поэта, но Жуковский перебил его:

— Талант — пустяк, главное — нравственный подвиг.

Василий Андреевич в этот день много говорил о том, что задача поэта — не в том, чтобы изобразить в конкретных чертах идеал, а намекнуть на него, увлечь им. Он должен пробудить в читателе чувство, похожее на влюбленность, когда в чертах любимого человека он угадывает свой идеал, «гений красоты»…

Азарову тогда показалось, что он своим неожиданным появлением напомнил Жуковскому дом Протасовых, репетиторство, странное, не родственное замирание сердца при появлении юной племянницы, горечь сомнений, радость взаимного признания… Что бы Жуковский тогда ни говорил, решил Азаров, думал он только о Марии Александровне…

— И светлой Иппокреной с издетства напоенный, поэтом я возрос… — задумчиво проговорил вслух капитан Азаров.

Иппокрена, источник вдохновения. Перед глазами его встал другой источник — на краю разрушенного аула. Не досмотрел он. Солдаты истоптали, изгадили его. Кто-то кинул в источник застреленную собаку… Не досмотрел. Война. «Пышем боем»…

По странным законам этой войны после боевых действий враждующие стороны вступали в торговые отношения. Поэтому мертвых чеченцев казаки взяли с собой, свезли на ближайший к станице пост.

Пост мало был похож на укрепленную пограничную заставу. Деревянная вышка, саманная хатка с камышовой крышей да наполовину завалившийся плетень. Дальняя от Терека сторона и вовсе не была огорожена. Там естественной изгородью рос густой и колючий терновник. В терновой тени и положили мертвых чеченцев. Над трупами устроили шалаш из веток с молодой, весенней листвой. Раздвоенная ветка дикой яблони с белым соцветиями, случайно, среди прочих, брошенная на крышу, смотрелась погребальным венком.

Два молодых казака Фомка Ивашков и Акимка Хуторной сидели на завалинке, довольные тем, что отбрехались сегодня от ночного дозора и, как стемнеет, вернутся в станицу, где будут гулять с девками, угощать чернобровых казачек и угощаться сами, срывая поцелуи с медовых губ. Акимка еще — туда-сюда, а Фомка уж точно!

— Так и ты бы стрелял! — говорил своему закадычному другу Фомка, который после убитого им три дня назад чеченца ходил гоголем, а теперь в набеге, ссадив на скаку еще одного, гоголем уже летал над остальными казаками.

Сказав это, Фомка сообразил, что безлошадный казак Акимка Хуторной, не скакал с ним рядом за убегавшими абреками, а шагал в пешем строю вместе с солдатами. Жил Акимка Хуторной вдвоем со старухой-матерью. Хозяйство у них было самое затрапезное. И что самое обидное — не было у молодого казака лошади. Потому-то и ждал Акимка, когда пойдут они с Фомкой в Ногайские степи. Туда пешком — назад вершком…

— А то я не стрелял! Жалел я этих нехристей что ли?! — отвечал, вроде как обиженный, не на друга, конечно, а на жизнь свою, Акимка.

— «Отцу и сыну» говорил наперед? — продолжал поучать Фомка, словно в этой науке — все и дело.

— Забыл…

— Забы-ыл, — передразнил Фомка. — Первое дело — «Отца и сына» помянуть. Без этого пуля — не пуля, летит без толку.

— Что же, татары тоже стреляют с присказкой?

— А то нет? Эти, черти, не почешутся, не помолившись. Чуть что, они тут же говорят: «Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадун расулу-л-лахи!».

— Ты, Фомка, словно чечен взаправдашний! Вылитый чечен! Откудова ж ты такого нахватался? — удивился Акимка.

— От деда Епишки, — покровительственно пояснил Фомка. — Он много всего этого знает. Два года у татар в плену был. Много чего порассказывал. Помнишь, ты все меня понукал: «Что старого слушаешь? Набрешет он тебе с три короба, возьмет недорого. Пошли, Фома, рыбу рыбачить!»? А ты бы, Акимка, сам его послушал! Глядишь, поумней сделался бы!

— Поумней? Какого же он ума у татар набрался? — обиделся Акимка Хуторной, хотя в душе сам себя обзывал дураком и дубиной. — Бороду красить? И «илля» эту самую орать?

— А ты, Аким, не обижался бы на друга-товарища, а послушал. Слыхал, для примеру, что татары в Христа веруют?

— Брешешь! Вот и видно, кто из нас дурак! Слушай деда Епишку, он тебя еще не такому научит!

— Вот тебе крест, что веруют! — Фомка вскочил на ноги и перекрестился. — Только по-другому, не по-христиански. Называют они его Иса, ну по-нашему — Иисус. Только не верят они, что он — сын божий.

— А кто же он по-ихнему?

— Вроде Ильи-пророка, что ли… Только не сын божий. Деву Марию они Марийам называют, а наше Святое писание — Инджил.

— Инджил, — повторил Акимка задумчиво. — Чудно…

— Еще бы не чудно! Дед Епишка говорит, что когда Христос по земле ходил и проповедовал, татары на горе сидели. Что до них ветер донес, то услышали, а многое мимо ушей у них пролетело.

— Вот это, должно быть, правда, — согласился Хуторной. — Инджил! Высоко, видать, сидели… Хотя, Фомка, выходит — Христа они видали. Пускай хоть издали…

— Выходит, что видали, — кивнул головой его приятель.

— Эй, казаки! — с вышки раздался крик дозорного. — Никак к нам татары с выкупом едут! Братцы, буди урядника! Будем мертвецами торговать…

Чеченцы переплыли Терек на трех каюках. Неторопливо вышли на берег, о чем-то между собой переговорили и направились к посту. Акимка вышел навстречу, откинул «шлагбаум», то есть кривую длинную жердину, в траву и жестом пригласил гостей проходить.

Это были все седые старики в высоких меховых шапках. Черкески их были уже порядком изношенные, у некоторых с кожаными заплатками на рукавах. Но держались чеченцы гордо и независимо, словно выступали по ковровой дорожке в лентах и орденах. Одна фигура, хотя семенила несколько позади стариков, будто прячась за них, резко выделялась из группы.

— Глядите, братцы! Никак баба?! — послышался возглас удивления.

Действительно, позади чеченских стариков двигалась фигурка в темном платье. Судя по полотняному платку, заправленному особенным углом на голове, это была незамужняя девушка. Шла она семенящей, легкой походкой, не попадая в чинный ритм вышагивающих старейшин.

Один из стариков, с лицом, как ущельями, изрытым глубокими темными морщинами, с большим кряжистым носом и седой длинной бородой, словно он был брат-близнец дальней горы, окутанной седой бородой-туманом, отделился от группы и направился к уряднику. За ним поспешил, прихрамывая, пожилой чеченец небольшого роста в откровенно рваной черкеске.