Мой бедный Йорик - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 52

Аня подошла к огромному студийному окну. Если представить, что это окно нормального размера, то Аня похожа на маленького котенка на подоконнике. Никого нет дома, большие ноги хозяев куда-то ушли. Маленький котенок смотрит на улицу. Прохожие за стеклом, выходящие из «Бистро», перебегающие через проспект и улицу Мира, кажутся ему не больше мухи. Он пробует трогать их лапой, но они убегают от него за деревянную раму, как дождевые капли. Котенок, хотя и маленький, но зверь, и тоска у него тоже звериная.

Она и не подозревала раньше, что бывает у людей такая тоска. Звериная тоска выслеживала ее, подкрадывалась, окружала, отжимала от людей, и вот накинулась на нее всей своей тяже-стью. «Я молода, красива, я нравлюсь мужчинам, я могу любить и быть любимой», — шептала она себе, но это не помогало. У нее всегда, на самый последний случай, есть дом с родителями, с мамой, папой. Она может сейчас взять спортивную сумку, натянуть джинсы, кроссовки и махнуть к ним на перекладных поездах, а лучше на такси. Свалится, как снег на голову, без звонка, без подогреваемого к ее приезду ужина. Мама будет суетиться, во всем оправдывать дочку и ругать всех и вся на чем свет стоит, поставит перед ней поспешную яичницу с колбасой. Папа станет бубнить про чудь, древних новгородцев, Аракчеева, Державина, смородиновые кусты, разросшийся ревень и навозные смеси…

Нет, никуда она поехать не может. Нельзя сейчас бросить Иеронима. Завтра она пойдет с передачей туда, на набережную, за Финляндский вокзал. Там стоят женщины, машут платками, делают какие-то знаки. Аня научится у них, станет своей, понимающей. Будет знать все новости режимного объекта, все их правила. Можно ли посылать в передачах сигареты с фильтром? Вот в чем вопрос. А все остальное сейчас не так важно. Недописанные дипломы, недорисованные картины, яичница с колбасой, Аракчеев, Державин, смородиновые кусты…

Никогда Аня не думала, что отец может быть каким-то другим. Она привыкла к говорящему, но не слушающему человеку, всегда куда-то уходящему, исчезающему то за плодовыми кустами, то за музейными экспонатами. На него кричали, он кивал в такт ругани и покорно удалялся, переставали кричать — он появлялся опять и говорил, даже не говорил, а рассказывал. Исторические анекдоты, краеведческие новости, футбольные истории, садовые календари…

Вдруг Аня подумала: а расстроился бы отец, случись с ней несчастье, не скрылся бы опять за своими садово-музейными ширмами? Как бы он поступил, если бы она бросилась ему на шею, попросила совета или помощи? Да ведь он никогда по-настоящему ее не обнимал, не приподнимал над землей, не прижимал к груди. Граф Орлов, ефрейтор Остапчук, князь Ярослав, «Любимица Мичурина», Всеволод Бобров, Эдуард Стрельцов…

А что, если это правда? Ведь была же пауза в том разговоре с матерью по телефону, и Вилен Сергеевич никогда не слыл шутником и любителем розыгрышей. Покойник всегда играл всерьез и покупал людей за настоящую монету, а не за фальшивку.

Неопределенная, туманная тоска, до этого владевшая Аней, приобрела вдруг формы, очертания. Ей привиделся большой и красивый человек, проживший трудную жизнь, но сохранивший силу и уверенность в себе. Она даже видела его одежду: дорогое кожаное пальто, небрежно накинутый шарф, открытый ворот рубашки. В ее поле зрения попадала его окладистая борода, но ни губ, ни глаз она различить не могла, потому что Аня прятала лицо у него на груди, терлась лбом о мягкую бороду и чувствовала себя маленькой девочкой, но в совершенной безопасности.

— Папа, — впервые Аня назвала так тень незнакомого человека, которого, может, и не было вообще.

Чувствуя себя предательницей, она, тем не менее, назло кому-то повторила:

— Папа…

Ровным счетом ничего не случилось в этом мире. Никакой новый человек не появился в ее жизни в этот вечер, никакая бумажка не была найдена, никакой пожелтевший снимок не был ей показан, но Аня нашла своего отца. Узнала его и полюбила.

Но жизнь продолжалась. Надо было идти готовить ужин или сделать вид, что его готовишь. Можно было, по совету адвоката Ростомянца, выпить водочки. Аня нахмурилась, увидев на оконном стекле мутное пятнышко от собственного лба. Не так уж легко мыть такие огромные окна! Прошла между вождями, стараясь больше не смотреть на них.

На кухне она почувствовала себя гораздо уютнее. Значит, надо сидеть на кухне и помешивать в кастрюле половником. Баба она или не баба?.. Никогда она не читала хороших книг на кухне. Они давно обговорили это с Иеронимом, а потом сама гоняла его за это. На кухонном столе лежал дорогой, подарочный том Шекспира, открытый и придавленный кухонным ножом. Откуда он здесь? Никого, кроме Ани, в доме не было. С утра, правда, приезжали грузчики и скульптор Морошко, привезли картины с выставки, долго затаскивали их в мастерскую. Кто-то из них зашел на кухню, чтобы выпить воды и почитать Шекспира?

Этот неизвестный мало того, что заложил книгу на определенной странице, он еще и отметил несколько строчек красным маркером. Ему было нужно, чтобы Аня прочитала?

Она из старых песен что-то пела,

Как бы не ведая своей беды

Или как существо речной породы.

Но долго это длиться не могло,

И вымокшее платье потащило

Ее от песен старины на дно,

В муть смерти.

Забавно! Грузчики так не шутят. Она недавно слышала остроты рабочих людей на стройке в Комарово. В их соленых шутках была жизнь. Здесь Ане кто-то намекал на смерть.

В доме завелся барабашка. Ане нужно с ним подружиться, и он не будет делать глупых намеков. Тоже мне Кентервильское привидение! Пятно крови на полу в гостиной. Вот выкину красный маркер, тогда посмотрим, чем вы будете помечать роковые строчки…

Аня пыталась себя раззадорить, на самом же деле ей стало очень страшно. Одиночество, тоска, сомнение сменились обыкновенным страхом. Прислушиваясь, пытаясь отделить звуки улицы от шорохов квартиры, она подошла к входным дверям и проверила все запоры. Также она осмотрела окна. Но, убедившись в невозможности проникновения извне, она тут же почувствовала страх тайного присутствия кого-то в доме.

Она включила свет и, вооружившись не ножом и не топором, а мобильником с набранным заранее телефоном милиции, держа палец на кнопке, как на спусковом крючке пистолета, стала двигаться по квартире. Помещение за помещением она освобождала от своего страха. Иногда ей представлялось, что некто мог перебежать в уже проверенное помещение, и Аня возвращалась туда опять.

Наконец, осталось только самое большое помещение — мастерская Иеронима. Аня сначала осмотрела ее с высоты антресолей. В мастерской было как никогда тесно, картины с выставки были нагромождены как попало. Никого, конечно, здесь не было и быть не могло.

Аня решила сложить картины, чтобы можно было хотя бы нормально ходить. Без всякого почтения к авторитетам, она стала складывать Хрущева на Сталина, а Брежнева на Косыгина, прокладывая их листами плотной бумаги. Страх почти прошел, но иногда Аня все-таки поглядывала на дверь в прихожую и лестницу на антресоли. Остаточные явления…