– Да, – твердо ответила я.
– Мама говорила, он от тебя в полном ауте.
– Дуняшка, отвяжись, давай лучше поговорим про
Габриэля.
– Давай! – обрадовалась девочка. – Знаешь, у
него абсолютный слух. Он может насвистеть хоть целую симфонию.
– Так ему надо музыкой заниматься!
– А он говорит, что ему главное – овладеть серьезной
профессией. Он хочет стать фармацевтом. У него и отец, и мама фармацевты.
Кстати, мама у него белая.
– Так это аптека его родителей?
– Наполовину. Хочешь, сходи завтра туда часа и четыре,
посмотришь на него, а потом поделишься впечатлениями.
– Нет вопросов. Обязательно загляну, мне, кстати, надо
купить витаминные капли для глаз.
Но посмотреть на Габриэля мне не пришлось. Вечером Дуня
ворвалась ко мне:
– Саша, тебе письмо по электронной почте!
«Глубокоуважаемая Александра Андреевна, прочитал вашу пьесу
под названием „Хочу бабу на роликах!“ и загорелся желанием поставить ее на
сцене моего антрепризного театра. Но для начала должен заручиться вашим
согласием. Если согласие будет получено, в начале апреля надеюсь приступить к репетициям.
Мечтаю лично встретиться с вами. Очень прошу со мной связаться. С искренним
восхищением, Михаил Лобов».
У меня подкосились ноги. Антреприза Лобова – это марка! И
почти гарантированный успех. У него всегда играют лучшие актеры, и он точно
знает, какая пьеса станет популярной.
– Саша, Саша, ты попросишь маму, чтобы взяла меня в
Москву на премьеру? Саша, это же я придумала, чтобы ты пьесу писала, –
тормошила меня Дуня в полном восторге. – Ты помнишь, помнишь?
– О да, конечно.
И почти тут же позвонила Эмма:
– Сашка, получила сообщение?
– Эмма, я даже не знаю, что сказать!
– А ты молчи, то есть нет, ты скажи, во-первых, ты
согласна отдать ее Лобову?
– Конечно, даже и думать нечего!
– Прекрасно. Насчет денег мы договоримся, можешь на
меня положиться! Теперь еще один вопрос: под какой фамилией хочешь
прославиться?
– Под какой фамилией? – как эхо повторила
я. – Я не думала…
– Быстрее думай. Хочешь быть Александрой Ордынцевой,
как в паспорте, или как-то иначе?
– Иначе! Никаких Ордынцевых. Пусть будет Соболева, это
девичья фамилия моей мамы.
– Александра Соболева? А что, красиво звучит. Годится.
– Саша, Саша, надо взять псевдоним, псевдоним! –
толкала меня под руку Дуня.
– Что там моя дочура болбочет? – засмеялась Эмма.
– Требует, чтобы я непременно взяла псевдоним. Но
Соболева и есть псевдоним. Моя девичья фамилия Бережкова.
– Ладно, сойдет, – хмыкнула Дуня.
– Саш, дай ей по заднице, чтоб не приставала, когда
люди о деле говорят. Слушай меня, тебе придется приехать в Москву, Лобов хочет,
чтоб ты тут с ним поколбасилась, говорит, во время работы над пьесой могут
возникнуть по тексту разные вопросы, и хорошо бы ты была в зоне досягаемости.
Он вообще жаждет с тобой познакомиться. Все расспрашивал меня, есть ли у тебя
еще пьесы. Я туману навела, жуть. Но я считаю, тебе сразу с места срываться не
стоит, цену набьем маленько, пока мы тут все утрясем…
– Мы?
– Саня, а ты думала? Я, можно сказать, спонсор! Решила
новым делом поинтересоваться…
– Эмма, у меня нет слов!
– Главное, чтоб у тебя слова на бумаге находились, а по
телефону хоть мычи!
– Погоди, но это же меняет все дело.
– Почему?
– Ты Лобову навязала мою пьесу?
– Ты что, подруга, охренела? Что я могу навязать, я ж в
этом как свинья в ананасах…
– В апельсинах, – машинально поправила я.
– Один хрен! Слушай меня внимательно и заруби на своем
гордом носу: я через пятые руки подсунула Лобову твою пьесу! Можешь мне
поверить, это было нелегко. А через неделю через те же пятые руки он до меня
добрался. Вынь ему да положь автора. Зачем, спрашиваю, а он говорит: надо! Очень,
мол, автор талантливый, пьеса – блеск, веселая, но умная, и к тому же роли
прекрасно выписаны. А ты говоришь – навязала.
– Эмма, это все правда?
– Святой истинный крест!
– Ой, мамочки…
– Сашка, я думаю, Лобова надо немножко помурыжить. Чтоб
не думал, что ты ради него с пальмы спрыгнешь и полетишь…
– С какой еще пальмы?
– Ну я это так, для красоты. Он знает, что ты живешь в
Испании. Я ж ему не стану докладывать, что ты у меня обретаешься. Говорю ж,
туману напустила… Значит, так, Александра, слушай сюда! У тебя в Москве жить
есть где?
– Ну я могу, конечно, остановиться у Ульяши…
– Остановишься у меня.
– Нет, спасибо, конечно, но я и так у тебя живу, а в
Москве меня это будет стеснять.
– Ну тогда я подыщу тебе квартирку на время, это не
проблема. А ты пока займись одежонкой.
– Какой одежонкой?
– Ну купи себе там несколько костюмчиков, платьиц,
пальтишко приличное. Ты должна выглядеть, чтобы они видели, что я им не
бросовый товар предлагаю.
– Извини, Эмма, но это чушь. Встречают по одежке,
провожают по уму.
– Да, ум твой уже оценили, теперь нехай видят, что ты
еще и офигительно красивая баба. Пойми, чудачка, хорошая тряпка бабе
уверенности придает, так что не жмись. А вдруг кого знакомого встретишь, надо,
чтоб ни одной старой шмотки не было, усекла?
– Усекла.
– Вкус у тебя есть, получше моего будет, мне это уже
Дунька объяснила, а бабок не жалей. Значит, так, через десять дней жду тебя в
Москве.
– Саша, Саша, скажи, что я хочу на премьеру! – толкала
меня в бок Дуня.
Я только рукой махнула.
– Ты почему насчет меня не сказала?
– Рано!
– А когда же?
– Ближе к делу! Я просто потребую от Эммы, чтобы ты
была на премьере – А если она не согласится, скажи, что больше не станешь
править ее кошмарики!
– Гениальная идея!
А на другой день Дуня вернулась из школы грустная.
– Что случилось?
– Габриэль ногу сломал.
– Бывает, не грусти. Срастется у него нога. Он молодой,
через два месяца бегать будет…
– Но ты его уже не увидишь, ты уедешь.
– Я же вернусь. Мне, знаешь ли, очень тут нравится.
– Слушай, а ты когда издашь свои пьесы, внизу напишешь:
Майорка, Кан-Пастилья, такой-то год?