– Пароль?
– Деньги ваши!
– Будут наши! Проходи, – слышится голос невидимого стража.
Сегодня пришел новый член организации – Воробей. В кружке уже семь человек.
– Как бы не засыпаться! Слишком много коек пустует, – высказывает опасение Янкель, но под негодующие окрики он вынужден замолчать.
– Сегодня, товарищи, мы перейдем к разбору Третьего съезда, который знаменует собой новый поворот к мирному строительству.
Кружок притих и внимательно слушал, сбившись вокруг мерцающей свечки.
Ночь выдалась мягкая, но с ветерком.
Мефтахудын сидел в дворницкой, повторял наизусть русскую азбуку, иногда сбиваясь и заглядывая в букварь. Наконец он поднялся, потянулся, зевнул, оглядел кровать и стены.
– Пора спать, – громко произнес он и вышел во двор, чтобы сделать последний в этот день обход. В подворотне тихо посвистывал теплый ветер. Он словно целовал, ласкал огрубевшие, покрытые жесткой щетиной щеки Мефтахудына… Татарин размяк, умилился, пришел в восторг:
– Ай да пагодка! Якши! От-чень карашо.
Пребывая в этом восторженном настроении, он тихо зашагал по двору, осматривая двери и мурлыкая под нос родную песню:
Ай джанай
Каласай,
Сэкта, сэкта
Менела-а-ай.
Вдруг Мефтахудын смолк и насторожился, уставившись испуганными глазами в развалины. Оттуда глухо доносились голоса. Татарин подошел ближе к полуразвалившейся двери и вдруг отскочил:
– Эге-ге! Бандиты!
Голоса, доносившиеся из сырого помещения, показались ему незнакомыми, грубыми и даже страшными. В довершение всего из всех щелей двери сочился бледный, дрожащий свет. Мефтахудын минуту постоял, соображая, потом неслышно отошел от двери и заспешил обратно в школу. Так же торопливо он вбежал по черной лестнице наверх и помчался к Викниксору. Минуту спустя заведующий и Алникпоп, дежуривший в эту ночь, спускались по черной лестнице и сопровождавший их Мефтахудын возбужденно рассказывал:
– Гляжу, свет, слышу – бал-бал-бал. Эге, думаю, субчики, бандиты. Мефтахудына – нет, не проведешь. И к вам бежал, скоро-скоро.
Педагоги и дворник осторожно подкрались к разрушенному дому. Викниксор вошел первый, поднялся на несколько ступеней и, заглянув в сырой коридор, замер от удивления.
Прежде всего он увидел возбужденное лицо Япончика, освещенное желтым светом свечки, потом уже разглядел других. Викниксор прислушался.
– Одной из главных задач Четвертого съезда Союза молодежи было улучшение экономического положения рабочих-подростков. На заводах шли массовые сокращения молодежи как малоквалифицированной силы. Нужно было забронировать подростков, поднять квалификацию. На это главным образом и обратил внимание Четвертый съезд РКСМ.
Вдруг речь Япончика перебил знакомый бархатный голос:
– Позвольте, вы что тут делаете?
Семь голов повернулись, и семь пар глаз впились в темноту, из которой выплыло сердитое лицо Викниксора.
Кто-то сразу понял, что запоролись, и крикнул:
– Спасайся!
Кто-то из кружковцев бросился к дыре в лестнице, но тотчас же отпрянул назад. Оттуда, улыбаясь, выглядывало скуластое лицо Мефтахудына.
– Попались, субчики!
Ребята остановились в растерянности, не зная, куда податься.
– Что вы тут делаете? – так же сердито повторил Викниксор.
– Ничего… так… тепло… ну, мы и вышли посидеть… – растерянно лепетал Япончик, теребя листы истрепанного учебника политграмоты.
Викниксор заметил книгу и, взяв ее из рук растерявшегося лектора, задумчиво перелистал, потом коротко бросил:
– Идите спать!
Опустив головы, подпольщики один за другим прошли мимо Сашкеца, а тот укоризненно качал головой и бормотал:
– Ах, гуси лапчатые… Ах, гуси!..
На другой день Викниксор все знал. Достиг он этого самым несложным путем: пришел в класс и стал расспрашивать. Собственно, ребятам скрывать было нечего, и только испуг и необычайная обстановка обескуражили их ночью, но сегодня они все спокойно рассказали и даже сами смеялись вместе с заведующим над своей «подпольной работой».
Потом Викниксор весь день ходил задумчивый, а вечером неожиданно сообщил классу:
– Я протестовать и не думаю даже. Наоборот, охотно иду вам навстречу. Вы не имеете права создать ячейку РКСМ, но вы можете организовать свой кружок, свою ячейку местного характера, в которой, не будучи членами комсомола, вы, однако, наравне со всем Союзом будете вести учебу и даже больше того – вы, как передовые, поведете по пути коммунистического воспитания всю школу. Организуйтесь, придумайте кружку название и беритесь за дело. Помещение у вас будет. В ваше распоряжение я отдаю наш музей. Кстати, вы можете заодно взять на себя попечение и о самом музее – подбирать экспонаты, охранять их и так далее…
Шкидский музей родился уже давно и как-то незаметно, после бешеной журнальной лихорадки, которой перехворала вся Шкида. Журналы эти были первыми вкладами в музей. Потом туда стали попадать наиболее выдающиеся ученические работы, хранился там и показательный учетный материал. Вскоре материала скопилось немало.
В тот же вечер, по уходе Викниксора, ребята созвали экстренное собрание.
– Ребята! – ораторствовал Японец. – Задачи нашего коллектива, нашей ячейки, остаются прежние, что и в подполье, но теперь прибавляются новые: вовлечение других и развертывание работы в общешкольном масштабе. Надо придумать название кружку.
– Красная звезда!
– Знамя!
– Коммунар!
– Юный коммунар!
– Правильно! Во! Юный коммунар! И сократить в Юнком.
– Сократить в Юнком! Правильно!
Голоса разделились. Проголосовали. Большинство оказалось за Юнком. Тут же избрали редколлегию для своего органа, в которую вошли Японец, Янкель и Пантелеев.
А на следующее утро уже вышел первый номер стенгазеты «Юнком» с передовицей, извещавшей об открытии новой организации. В этой пространной декларации говорилось о многом, а в конце крупным шрифтом был объявлен призыв о вступлении в Юнком. Но начало оказалось тяжелым. Скоро юнкомцам, еще не завоевавшим авторитета в школе, уже пришлось проводить один из пунктов своей программы. В этой программе, среди прочего, они заявили, что будут бороться с воровством в школе.
Мелкие кражи в Шкиде совершались довольно часто. То полотенце исчезнет, то наволочка пропадет.
И вот исчезли сапоги. Когда утром шкидцы по обыкновению вскочили по звонку с постелей, второклассник Андронов сделал печальное открытие.
– Ребята, у меня сапоги тиснули, – скорбно проскулил он, болтая босыми ногами.
Спальня загудела.