Рефлекс змеи - читать онлайн книгу. Автор: Дик Фрэнсис cтр.№ 49

Во вторник утром я четырежды снимал трубку, чтобы отменить встречу с лордом Уайтом. Один раз я даже дошел до того, что услышал гудок на том конце провода.

Четыре раза я снова опускал трубку, решая, что мне все же следует пойти. Мне хотелось бы пойти туда с большей уверенностью в своей правоте, но, как бы то ни было, я пошел.

Дом лорда Уайта в Глочестершире оказался кучей выветренных камней, величественный, как старый слуга. Благородные окна возносили свои брови над дрожаньем еще не опавших листьев. Желтоватые стебли показывали, где находится лужайка. Ковер сухой сорной травы намертво скреплял гравий. Я позвонил в дверь и подумал об экономике этого баронства.

Третий барон Уайт принял меня в маленькой гостиной с окнами, выходившими на торчавшие в саду розовые кусты и неподстриженную живую изгородь. Внутри все было почтенного возраста, пыльное и поблескивающее. Дырки в обшивке стульев были залатаны. “Денег, видимо, меньше, чем нужно, — быстро поставил я диагноз, — но их все же хватает на содержание одноквартирного дома с тремя спальнями”.

Лорд Уайт поздоровался со мной за руку и со смесью заинтригованности и вежливости предложил стул, ожидая, когда я скажу, зачем, собственно, пришел. И хотя я всю дорогу придумывал подходящее вступление, мне было мучительно трудно начать.

— Сэр, — сказал я, — извините... мне очень неловко, сэр... но я боюсь, что то, с чем я к вам пришел, окажется для вас потрясением.

Он слегка нахмурился.

— Это касательно Джорджа Миллеса? — сказал он. — Вы сказали, что хотите поговорить о Джордже Миллесе.

— Да... о некоторых его фотографиях.

Я замолчал. Я жестоко жалел, что пришел сюда, но было поздно. Мне все же следовало придерживаться своего жизненного правила ни во что не вмешиваться, ждать и смотреть. Я никогда не должен был использовать гадкий арсенал Джорджа. Но я это сделал. Я был здесь. Я принял решение, и я действовал. То, для чего я пришел сюда... должно быть сделано.

Я собирался причинить боль. Намеренно ранить. Пойти против инстинкта сочувствия, которым я был обязан Саманте, Чарли, Маргарет и Биллу. Стать злодеем с жестоким топором — этой фотопленкой.

— Начинайте же, Нор, — ободрил меня ничего не подозревающий лорд Уайт.

С нехорошим чувством я открыл большой конверт, который принес с собой. Я вынул первую из трех фотографий любовников и положил ему в протянутую руку. И хотя я считал, что он глупо вел себя с Даной ден Релган, мне было глубоко жаль его.

Первой его реакцией был гнев. Как я осмелился, сказал он, вскочив и дрожа от ярости, как осмелился я принести ему такую мерзость?

“С чрезвычайным трудом”, — подумал я. Но он не оценил бы этого. Я вынул из конверта вторую и третью фотографии и положил их лицом вниз на подлокотник моего кресла.

— Как вы увидите, — хрипло проговорил я, — остальные еще хуже.

Я подумал, что ему немалого мужества стоило взять две остальные фотографии. Он рассмотрел их в молчаливом отчаянии и медленно опустился в кресло.

Его лицо было полно муки. Недоверия. Ужаса. Человеком, занимавшимся любовью с Даной, был Ивор ден Релган.

* * *

— Говорят, — сказал лорд Уайт, — что можно подделать какие угодно фотографии. — Голос его дрожал. — Камера лжет.

— Не эта, — с горечью сказал я.

— Не может быть.

Я вынул из конверта фотокопию письма Джорджа Миллеса и протянул ему. Лорду Уайту было трудно заставить себя прочесть его, так он был потрясен.

Письмо, которое я знал наизусть, гласило:

“Уважаемый Ивор ден Релган,

Я уверен, что вас заинтересуют приложенные фотографии, которые я с удовольствием сделал несколько дней назад в Сен-Тропезе.

Как вы сможете увидеть, на них вы в компрометирующей позе с юной леди, которая известна как ваша дочь. (Весьма неразумно было заниматься такими вещами на балконе отеля, не будучи уверенным, что никто не видит вас в телеобъектив.)

Тут могут быть два предположения.

Первое. Дана ден Релган — ваша дочь, в таком случае это инцест.

Второе. Дана ден Релган НЕ ваша дочь. Почему же вы, в таком случае, делаете вид, что она все же таковой является? Может, вы собираетесь обольстить определенного члена Жокейского клуба? Надеетесь вступить в Клуб и на прочие поблажки?

Я, конечно, мог бы отослать эти фотографии упомянутому лорду. Вскоре я позвоню вам с альтернативным предложением.

Искренне ваш

Джордж Миллес”.

Лорд Уайт постарел на глазах. То сияние, которым одарила его влюбленность, угасло и затаилось серым налетом в морщинках. Я отвернулся. Я смотрел на свои ноги, на руки, на тщедушные розовые кусты за окном. На все что угодно, только не на этого раздавленного человека.

После долгого молчания он сказал:

— Откуда вы их взяли?

— Сын Джорджа Миллеса отдал мне коробку с некоторыми вещами своего отца после его смерти. Там были эти фотографии.

Снова мучительное молчание.

— Зачем вы принесли их мне? Чтобы... унизить меня?

Я сглотнул комок и сказал, как мог, спокойно:

— Может, вы и не замечаете, сэр, но люди обеспокоены тем, какую власть в последнее время получил Ивор ден Релган.

Он еле заметно вздрогнул при этом имени, однако поднял голубые глаза и испытующе смерил меня долгим недружелюбным взглядом.

— И вы решили сами попробовать прекратить это?

— Сэр... да.

С мрачным видом, словно пытался найти в гневе убежище, он властно сказал:

— Это не ваше дело, Нор.

Я не сразу ответил. Мне и так великих трудов составило убедить себя в том, что это мое дело. Но в конце концов я робко сказал:

— Сэр, если вы в душе уверены, что внезапное восхождение Ивора ден Релгана к неслыханным высотам власти не имеет ничего общего с вашей привязанностью к Дане ден Релган, то я покорнейше прошу меня простить.

Он просто смотрел на меня.

Я снова заговорил:

— Если вы действительно верите в то, что скачки получат выгоду от платных управителей Ивора ден Релгана, то...

— Пожалуйста, уходите, — жестко сказал он.

— Да, сэр.

Я встал и направился к двери, но уже на пороге он остановил меня:

— Подождите, Нор. Я... должен подумать.

Я нерешительно обернулся.

— Сэр, — сказал я, — вас так уважают... так любят... все любят. Нерадостно на все это смотреть.

— Не будете ли вы так любезны вернуться и сесть? — Голос его все еще был суровым и обвиняющим. Все еще колючим.