Горячие деньги - читать онлайн книгу. Автор: Дик Фрэнсис cтр.№ 23

Я спрашивал у них, что он говорит, но они не много слышали, разве что отдельные слова: «хлеб», «туфли», «пол» — обычные слова. Они не знали, почему он молчит, когда не один. Медсестры были уверены, что мальчик понимает почти все, что при нем говорят, пусть и не полностью, но понимает.

Мы отдали Робину шоколад, он съел несколько кусочков. Разложили перед ним игрушки, но он только потрогал их, играть не стал. На пакет с резиновыми шариками посмотрел без всякого интереса. Сегодня у него был спокойный день: когда его что-то раздражало, Робин в упор смотрел на пакет и раздувал щеки, как будто надувая шарики.

Мы довольно долго пробыли с ним, сидели рядом и рассказывали, кто мы и зачем приехали. Робин бесцельно бродил по комнате. Время от времени он смотрел на нас и однажды потрогал пальцем мой нос, как будто проверяя, в самом ли деле я здесь. Но никакого эмоционального контакта у нас не получилось. С виду Робин был, как всегда, здоровым, миловидным, послушным мальчиком. И, как всегда, совершенно безучастным.

Наконец вошла сестра, приятная женщина средних лет, чтобы отвести Робина в столовую на обед. Мы прошли в приемную, где Малкольма встречали как Христа Спасителя, и выпили немного шотландского виски, чтобы подкрепить силы.

— Боюсь, что состояние вашего сына меняется очень медленно.

Искренние, преданные своему делу люди. Малкольм кивнул. Если говорить откровенно, никаких изменений.

— Мы делаем все возможное.

— Да, я знаю. — Малкольм допил виски, пожал им руки и попрощался.

Обратно мы ехали молча, погрузившись в воспоминания, наполненные грустью и сожалением.

— Какая страшная несправедливость! — вырвалось у Малкольма на полпути к Лондону. — Он должен был бы смеяться, разговаривать, ни о чем не грустить.

— Да.

— Я с трудом выношу эти свидания и не могу не приходить к нему. Я отдал бы все свои деньги, только бы с ним снова все было в порядке!

— А потом снова сделал бы состояние, — сказал я.

— Ну, конечно, почему же нет? — Малкольм рассмеялся, но все еще с грустью в голосе. — Может, для него было бы лучше, если бы он погиб вместе с остальными?

Малкольм оставался мрачным весь этот вечер. Не помогла и очередная бутылка «Боллинджера». Но на утро он стал возмущаться по поводу вынужденного безделья и затворничества, на которые я его обрек, и пожелал нанести визит старым друзьям в Сити. «Мы должны поступать непредсказуемо!» — решил я и внимательно следил за встречными машинами. Но за весь день, который мы провели в офисах, барах, клубах и ресторанах, ничего подозрительного не произошло. За это время Малкольм успел даже немного разбогатеть — на десятку, купив золота по сегодняшней цене, которая снизилась на два фунта при общей тенденции к повышению курса.

— Вот посмотришь, в этом году цена здорово подскочит!

В пятницу, невзирая на все мои призывы вести себя благоразумно, Малкольм упорствовал в своем желании поехать со мной в Сэндаун, на скачки.

— Здесь ты будешь в безопасности, — уговаривал я. — Оставайся в гостинице!

— Я не смогу чувствовать себя в безопасности!

— На скачках я не смогу все время быть с тобой рядом!

— Кто будет знать, что я туда поеду?

Я в упор посмотрел на него.

— Да любой, кто думает, что ты сейчас со мной, может догадаться! Они знают, как меня найти, им стоит только просмотреть газеты.

— Тогда оставайся здесь.

— Мне нужно поехать. А ты останешься.

Тем не менее я видел, что, если оставить его на несколько часов одного в номере, глубоко упрятанные мрачные предчувствия, которые он все время старался скрыть, могут прорваться неожиданной вспышкой панического страха. И тогда он, вне себя от беспокойства, натворит дел похуже поездки на скачки. Например, решит, что можно доверить свою тайну еще кому-нибудь из семьи.

А потому я повез его с собой на южную окраину Лондона, провел через служебный вход в весовую, где он мог чувствовать себя вполне спокойно весь день. Малкольм сразу же с кем-то познакомился и тут же получил приглашение на ленч в святая святых.

— Наверное, у тебя есть знакомые во всех уголках земного шара? — спросил я.

— Конечно, — ответил Малкольм, непринужденно улыбаясь. — Любой, с кем я поговорю пять минут, становится моим хорошим приятелем, если придется мне по душе.

В это можно было поверить. Малкольма трудно было забыть, и он обычно нравился людям. Я видел на лицах его новых знакомых искренние доброжелательные улыбки, когда они все вместе шли, беседуя, в ресторан. И я подумал, что мой отец мог бы достичь успеха в любом деле, за которое брался. Этот успех был неотъемлемой частью его характера, как и великодушие, как и безудержная стремительность и неосторожность.

Я должен был участвовать во втором заезде стипль-чеза для любителей, но, как всегда, на всякий случай приехал часа на два раньше. Я предоставил Малкольма самому себе и собрался отыскать владельцев лошади, на которой мне сегодня предстояло скакать, но тут передо мной появилась упитанная дама в широкополой коричневой шляпе. Из всех членов семьи я меньше всего ожидал увидеть на ипподроме именно ее.

— Ян! — сказала она обвиняющим тоном, как будто я пытался выдавать себя за кого-то другого.

— Здравствуй.

— Где ты был? Почему не отвечаешь на звонки?

Люси, моя старшая сводная сестра. Люси, поэтесса. Ее муж Эдвин, как всегда, был при ней, как будто у него вовсе не было никакой личной жизни, отдельной от Люси. Пиявка, как презрительно называл его Малкольм последнее время. Был Жуком, стал пиявкой.

Люси совершенно не заботилась о своем весе, что происходило в равной мере от ее возвышенных устремлений и от чрезмерной веры в здоровую пищу. «Но ведь орешки и изюм очень полезны! — говорила она и поглощала их килограммами. — Тщеславная забота о теле, как и заумное высокомерие, — это признаки душевной скудости».

Моей сестрице было сейчас сорок два года. У нее были густые каштановые волосы, которые она безжалостно обрезала, большие карие глаза, высокие скулы, доставшиеся от матери, и отцовский прямой нос. Как и Малкольм, она невольно привлекала внимание, и не только своей бесформенной одеждой и полным отсутствием косметики. Люси отчасти унаследовала жизненную силу Малкольма, которая проявлялась у нее в независимости суждений и высказываний.

Раньше я не раз задумывался, почему такие умные и одаренные личности, как Люси, не выбирают спутника жизни себе под стать. И только в последние годы понял, что рядом с ничтожеством вроде Эдвина, у которого никогда не было собственного мнения, Люси могла позволить себе ни в чем не ущемлять собственную личность.

— Эдвин пришел к выводу, — сказала она, — что Малкольм окончательно спятил.

«То есть это Люси так решила за Эдвина», — подумал я. Люси имела обыкновение приписывать мужу собственные мысли, если они были не очень приятны тем, кому она их высказывала.