Священное сечение - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Хьюсон cтр.№ 14

— Даже ты ему поддался?

— Я мог бы все рассказать тебе, Ник, — промурлыкал Перони, — но беда в том, что потом мне придется отрезать твой язык. Я шучу, хотя тут не до шуток. Если честно, то такие люди в наше время добиваются всего, чего хотят. И мешать им — только себе вредить.

Коста улыбнулся и молча направился к дивану. Улегся на него и впервые за последние сутки вытянул ноги.

— Намек понял, — сказал Перони, махнул рукой и скрылся в спальне.

Моника Сойер стояла у простого деревянного прилавка «Ланголо дивино» и мучилась оттого, что не владела итальянским. В агентстве ей порекомендовали это место и попытались объяснить, что там присутствует игра слов, которая в переводе обозначает одновременно и «божественное» и «винное». Она вроде поняла шутку. Речь шла о винном баре. Или даже об энотеке, то есть месте, где продаются разнообразные вина, дешевые и не очень. А также довольно дорогие блюда из макарон, сыра и холодного мяса. По крайней мере так ей сказали. И вот теперь Моника стоит в баре, расположенном на углу двух узких аллей неподалеку от кампо деи Фьори и не понимает толком, что к чему. Один конец комнаты в форме буквы L похож на библиотеку, где возвышаются один над другим ряды дорогих на вид бутылок, уходящие под высокий потолок. Остальная часть бара представляет собой простой узкий проход с деревянным полом, где может разместиться несколько человек. Тут стоят несколько сосновых столов, а в стеклянном шкафу красуются тарелки с ароматным сыром. Пожилой человек в коричневой куртке вроде тех, какие носят продавцы в лавках скобяных товаров, быстро говорил что-то по-итальянски. Бармен мог бы обращаться к ней и на урду, Моника все равно ничего не понимала. В заведении, кроме нее, находился еще только один клиент, человек в черном костюме. Он сидел на скамье, читал итальянскую газету и потягивал вино из самого большого стакана, который Моника Сойер когда-либо видела. Время от времени человек взбалтывал содержимое, нюхал его, улыбался и делал небольшой глоток.

Моника родилась в Сан-Франциско и хорошо знала бары. У нее должно получиться. В третий раз она очень отчетливо произнесла: «Будьте добры, бокал шардонне». И была готова расплакаться, так как человек за стойкой вновь начал лепетать что-то непонятное и махал рукой в сторону множества бутылок с разнообразнейшими винами.

— О черт… — прошептала Моника. Все шло из рук вон плохо. Из-за непогоды ей придется торчать одной в Риме еще несколько дней. Делать здесь абсолютно нечего, даже поговорить не с кем. И выпить негде, когда появляется такое желание. За исключением баров отеля одинокой и все еще довольно красивой американке сорока двух лет просто пойти некуда, да и небезопасно. К ней постоянно кто-то пристает.

— Итальянский и испанский весьма похожи, но, боюсь, они вряд ли взаимозаменяемы, — услышала она за спиной мягкий голос, говоривший с ирландским акцентом.

К Монике Сойер подошел человек в темном костюме. Он бесшумно приблизился к стойке, что при нормальных обстоятельствах могло напугать ее. Однако в данном случае Моника вовсе не испугалась. Незнакомец улыбался приятной улыбкой. У него интеллигентное лицо, несколько морщинистое, со шрамом, но тем не менее довольно симпатичное. Около пятидесяти, отличные белые зубы. Прямоугольные очки в проволочной оправе, слегка старомодные и с затемненными стеклами, так что она не сразу смогла различить серый цвет его глаз. Длинные густые волнистые, как у художника, волосы пепельного цвета.

Они никогда не оставят тебя в покое, подумала Моника. Потом увидела, как незнакомец развязал шарф на шее, и испытала глубокое детское чувство вины.

— Отец, — пробормотала она, глядя на жесткий воротник и чувствуя, как к щекам приливает кровь. — Простите, я не поняла.

Перед ней красивый мужчина. В том-то и вся проблема. Учитывая, что Харви, возможно, приедет в Рим только через несколько дней, а то и через неделю, ей надо здесь с кем-то общаться. Один только звук родной английской речи сразу все изменил.

— Да как же вы могли понять?

Он шести футов ростом и хорошо сложен. Смотрит на ее пальто из лисьего меха, размышляя, может быть, о том, что это за женщина бродит по заваленному снегом Риму, одетая, словно для выхода в театр.

— Это самая теплая одежда, которая у меня есть, — поспешно стала объяснять Моника. — Кроме того, я надела пальто, готовясь к встрече с мужем. Он собирался прилететь сюда сегодня из Нью-Йорка. Но, говорят, аэропорт закрыт. И одному Богу известно на сколько… — Она молча выругала себя, понимая, что должна следить за речью. Моника Сойер посещала монастырскую школу в Пало-Альто и должна знать, как вести себя в подобной ситуации. Однако он вроде бы не очень шокирован. Служители церкви нынче стали совсем другими.

Священник на мгновение прикоснулся к ее пальто своими длинными крепкими пальцами.

— Извините меня. Я не часто вижу такие вещи в обыденной жизни. — И протянул ей руку. — Питер О’Мэлли. Мы ведь два иностранца, застигнутые непогодой в Риме, так что, если вы не возражаете, я представлюсь вам. Я весь день слонялся по городу, не зная, чем заняться. Откровенно говоря, мне приятно слышать родную речь.

— Я думала в точности о том же! — Она ответила на крепкое мужское пожатие. — Моника Сойер.

— Тогда покончим с формальностями. — Он бросил взгляд на пожилого мужчину за стойкой. — Вы хотели выпить, Моника?

— Да, черт возьми! — ответила она автоматически и вновь почувствовала прилив крови к щекам.

— Тогда вы получите вашу выпивку, черт возьми. Только прошу вас, не пейте шардонне. Вино из французского винограда и совсем не плохое, но в Риме надо…

Монике захотелось рассмеяться. Она одна в странном, чужом городе, и довольно симпатичный священник пытается флиртовать с ней.

— Порекомендуйте мне что-нибудь, Питер, — твердо попросила она.

— Если вы хотите белого вина, будет преступлением уехать отсюда, не попробовав «Греко ди туфо».

Человек за стойкой поднял густые седые брови. Кажется, он одобрял выбор священника.

— Что это такое?

— Оно сделано из самого старого винограда в Италии. Древние греки привозили его из Фессалии задолго до Рождества Христова. Если не ошибаюсь, сейчас к востоку от Неаполя находится около сотни виноградников, где производят это вино. Когда вы пьете «Греко», то ощущаете то же, что и Вергилий, когда писал «Энеиду». Если поедете в Помпеи, что вам непременно надо сделать, то увидите надписи на фресках, которым уже две тысячи лет. Там написано что-то в этом роде: «Ты действительно холоден, Битис, и превратился в лед, если даже греческое вино не может согреть тебя».

Моника раздумывала над этими словами, наблюдая за барменом. Тот сам налил бокал белого вина, в сторону которого священник лишь указал своим длинным пальцем.

— Кто такой этот Битис?

Ирландец пожал плечами:

— Любовник. Кто же еще? Он пренебрег своими обязанностями, несмотря на выпитое вино. А может быть, и благодаря ему. Помните «Макбета»? «Вино вызывает раскраску носа, сон и мочу. Похоть, сударь, оно вызывает и отзывает. Вызывает желание, но устраняет исполнение. Поэтому сильный хмель, можно сказать, двуличничает с похотью: он ее создаст и уничтожит; распалит и потушит; раззадорит и обескуражит; придаст ей стойкости да и отнимет стойкость; в конце концов своим двуличием он ее усыпляет и, назвав ее обманщицей, укладывает спать и покидает». [3]