— Справился? — Я убираю ключ в карман.
— Не совсем. Мне нужна твоя помощь.
Уэсли снова скрывается в ванной. Я иду к нему.
На полке у раковины выстроился батальон лекарств и средств первой помощи. Может, стоило отвести его в Архив, но порез у него на лице не такой уж серьезный — у меня однажды был намного страшнее, а мне сейчас не хочется объяснять Патрику, что случилось.
Порез снова начинает кровоточить, и Уэсли промакивает его клочком туалетной бумаги. Я копаюсь в специальной аптечке и нахожу тюбик со специальным клеем.
— Наклонись ко мне, жердь, — говорю я, пытаясь касаться его только ватным тампоном, но ни в коем случае не голыми руками. Из-за этого я не могу нормально размазать средство, промахиваюсь и капаю Уэсу на подбородок. Уэсли вздыхает и берет меня за руку. Шум вспыхивает у меня в голове, пронзительный, как перебор электрогитары.
— Ты что творишь?! — возмущаюсь я. — А ну отпусти!
— Нет, — просто отвечает он, отбирает у меня тампон и клей, отшвыривает их в раковину, и прижимает мою ладонь к своей голой груди. Шум становится оглушающим. — Тебе придется разобраться с этим.
Я морщусь как от зубной боли и стараюсь перекричать шум в своей голове:
— С чем разобраться?
— Как обрести тишину. В этом нет ничего сложного.
— Для меня есть! — огрызаюсь я, пытаясь оттолкнуть его, заблокировать шум, построить между нами воображаемую стену, но становится только хуже.
— Все потому, что ты пытаешься бороться с шумом. Ты пытаешься отгородиться от него. Но люди состоят из шума, Мак. Весь мир полон шума. И чтобы обрести тишину, не стоит отталкивать от себя все окружающее. Нужно, наоборот, погрузиться в него. Вот и все.
— Уэсли, пожалуйста, отпусти.
— Ты умеешь плавать?
Рок-группа беснуется у меня в голове, где-то между ушами и глазами.
— Какое это имеет значение?
— Хорошие пловцы не борются с водой. — Он берет другую мою руку. Я смотрю ему в глаза и вижу, что даже при слабом освещении они поблескивают золотинками теплой карамели на карем фоне. — Они движутся вместе с ней. Сквозь нее.
— И что?
— А то, что тебе пора перестать бороться. Позволь шуму стать белым. Позволь ему превратиться в воду, в океан. И просто плыви.
Он не сводит с меня золотистый взгляд.
— Просто плыви, — шепчет он.
Это противоречит моему непреодолимому рефлекторному желанию: я не могу перестать уклоняться, не могу впустить в себя шум.
— Поверь мне, — говорит он.
Нервно выдохнув, я решаю попробовать. Отпустить себя. На мгновение шум Уэсли волной окатывает меня, громче, чем обычно, проникая до самых костей и эхом отдаваясь в голове. Но затем понемногу он начинает успокаиваться, угасать. Он становится равномернее. Превращается в белый шум. Он везде и нигде одновременно, окружает меня, обвевает меня, но впервые за все это время не бушует в моей голове. Я выдыхаю.
Уэсли выпустил мою руку и унес шум со своим прикосновением.
Я смотрю, как он улыбается, и удивляюсь. Это не кокетство, не хитреца и не флирт. Это искренняя гордость за меня. Я не могу ничего с собой поделать и улыбаюсь в ответ. А потом меня накрывает головная боль такой силы, что я жмурюсь и кладу голову на раковину.
— Первые шаги, — сияя, говорит Уэс. Он протягивает мне тюбик с клеем. — Ты не будешь против замазать мне рану? Я бы не хотел, чтобы остался шрам.
— Спрятать его мне точно не удастся, — говорит он, спустя некоторое время глядя на себя в зеркало.
— С ним ты выглядишь брутальнее, — замечаю я. — Просто скажешь, что подрался и проиграл.
— Откуда ты можешь знать, что я не победил? — Он находит в отражении мои глаза. — Я не могу бесконечно использовать отмазку с дракой. Слишком часто я такое говорил.
Он стоит ко мне спиной. У него сильные плечи с четко обозначенными мышцами. Я чувствую, как к лицу приливает кровь, когда мой взгляд соскальзывает вдоль позвоночника, мимо лопаток и вниз, к пояснице. В изгибе у копчика, в небольшой ранке поблескивает осколок стекла.
— Не шевелись, — говорю я и прикладываю кончики пальцев к его спине. В мою голову врывается шум, но я не пытаюсь его вытеснить. Я позволяю ему успокоиться вокруг себя, как ряби на воде. Шум не пропадает, но я без усилия могу думать и позволить ему себя окружить. Вряд ли я стану горячей штучкой, обожающей близость и прикосновения, но возможно, со временем научусь спокойно плыть в этом шумном океане.
Уэс встречает мой взгляд в зеркале и многозначительно изгибает бровь.
— Нет предела совершенству, — говорю я, зардевшись.
Затем провожу пальцами по его позвонкам и касаюсь осколка. Уэсли напрягается под моим прикосновением, и я тоже невольно подбираюсь.
— Пинцет, — говорю я, и он передает мне инструмент.
Я зажимаю пинцетом осколок, надеясь, что он не вошел слишком глубоко.
— Вдохни, Уэс.
Он слушается, набирает в грудь воздух, и его спина расширяется под моими руками.
— А теперь выдохни.
Когда он выдыхает, я вынимаю осколок. Его дыхание прерывается, когда стекло выходит из плоти. Я протягиваю ему осколок, чтобы он мог посмотреть.
— Неплохо. — Затем обрабатываю ранку и заклеиваю пластырем. — Тебе, наверное, стоит оставить его на память.
— Ага. — Он поворачивается ко мне лицом. — Я отмою его от крови и сделаю своей реликвией, а под рамкой напишу: «В память о сбежавшей Истории и стеклянном кофейном столике в 2С».
— Ой, нет, — говорю я, забирая осколок из его раскрытой ладони. — Я бы не стала его отмывать.
Уэс кладет его в кучку битого стекла на краю ванной, не сводя с меня глаз. Он больше не улыбается.
— Из нас получилась неплохая команда, мисс Бишоп.
— Точно.
Это правда, и она заставляет меня не обращать внимания на жар в груди и легкое волнение, похожее на трепыхание крыльев бабочки. Это просто Уэсли. Мой друг и напарник. Может, когда-нибудь мы с ним станем Отрядом. Боязнь потерять его заставляет меня держать в узде свои страсти.
— В следующий раз, — говорю я, отстраняясь, — не открывай мне дверь.
Я отмываю запачканную раковину и оставляю Уэса одного, чтобы он мог одеться, но он идет за мной по коридору, словно забыв о рубашке.
— Видишь, что я получил за свое стремление быть с тобой джентльменом.
Бог ты мой, он даже сейчас флиртует!
— Больше никакого джентльменства, — отрезаю я, направляясь к себе. — Совершенно очевидно, что оно не доведет тебя до добра.
— Очевидно, — спокойно соглашается он и непринужденно обхватывает меня сзади.