— Одну оглоблю можно, — решили мы с Ягой. — А ежели что серьёзное, наряд стрелецкий о взаимопомощи просить могу?
— Можешь, естественно.
— А когда их там всех постреляют, дружину государеву в ружьё самому поднимать али сначала до вас, в крови, израненным, доползти?
— Митя, пошёл вон со своими фронтовыми фантазиями…
— Куда прикажете с ними идтить?
— В задниц… За ворота! — так же одновременно запнувшись и так же спохватившись, в один голос определились мы.
Моего деятельного напарника снесло за двери, сбив двух еремеевцев по пути, перекинуло через забор и отправило вдоль по улице с такой скоростью, что любая скаковая кобыла в завидки впасть не постесняется.
Баба-яга стряхнула зелёные искорки с кончиков пальцев и подула на них.
— Да не смотри так, Никитушка, ничего такого не было. Ну колданула вслед разочек, для лёгкости шага, и только! Могла бы и перышко для ускорения в нужное место вставить, но не успела…
— Уже спасибо.
— А я про что?!
Мы церемонно пожали друг другу руки. Воспитание Мити — наш ежедневный крест и святая обязанность, никуда от неё не убежишь и никак не избавишься, приходится с этим как-то жить. Нет, мы покуда справляемся. Где-то через пень колоду, где-то не мытьём, так катаньем, где-то кнутом, где-то пряником, но Митя тоже учится, он не безнадёжен, просто, как бы это выразиться-то поделикатнее… Не в меру активен и безмерно деятелен в том, чего, как правило, не умеет. Зато он с лихвой заменяет знания избытком энтузиазма, а расхлёбывать приходится нам…
— Может, хоть обед накрыть покуда? — после долгой профессиональной паузы предложила бабка.
— Я, пожалуй, за. Но только не на три перемены блюд, а перекусим по быстрому — и за работу. Если на яблоке остались отпечатки пальцев неизвестного дарителя, было бы хорошо всё про него выяснить.
— Эх, Никитушка, сокол ты наш ясный, — споро накрывая на стол, запричитала Яга. — Это ж сколько твержу: дались тебе энти отпечатки пальцев? Что мы с ними делать будем? Как в доказательную базу приобщать? Не верит у нас Горох в твою дактилоскопию…
— Не верит, — кивнул я. — Но за ней будущее. С прогрессом не поспоришь.
— Ну ясно, куда уж нам с сермяжным рылом супротив прогрессу-то…
Бабка даже не спорила со мной, так, слегка ворчала, по-стариковски. На самом деле в её-то годы сохранить физическую форму, здравый ум, природную интуицию и искреннюю любовь ко всему нашему отделению… Это дорогого стоило! Я ценил её помощь превыше любой другой, и она это знала.
Мой обед ограничился прозрачной куриной лапшой и половинкой кулебяки. Сама бабка скромно сгрызла сухарик с бледным чаем и больше ничего себе не позволила.
Пока я прихлёбывал вкусное и полезное лекарство из большой миски, предатель Васька быстренько освободил большую часть стола и Баба-яга приступила к экспертизе. По-здешнему к банальному колдовству…
— Ой ты, яблочко наливное, весёлое, разбитное! С какой яблоньки скользнуло, во чьи рученьки нырнуло? Кто тебя в ладонях держал, над тобой перегаром дышал? Как на море-окияне, как на острове Буяне да камне Алатырь лежит старая псалтирь, кто её читает — всё на свете знает. Вот и я тебя спрошу, на краешке положу, да ты и не падай — ответом порадуй!
Это то, что я успел записать себе в блокнот. Редкий случай, кстати. Обычно моя домохозяйка бормочет что-то полунеразборчивое себе под нос, абсолютно не задаваясь вопросом о том, что стихотворно-фольклорное творчество надо собирать по крупицам, беречь и лелеять.
Так в своё время говорила моя потерянная невеста. И хоть воспоминания о ней уже почти не ранили моё сердце, но в памяти ещё жили наши разговоры, телефонные звонки, редкие встречи. Останься я там, в современной Москве, всё могло бы быть иначе, мы могли бы…
— Никитка, ты о чём призадумался-то? — строго вернула меня к реальности Яга. — Куды рот раззявил? Ворон во время экспертизного чародейства ловить? Пиши давай!
Я нервно сглотнул и вновь схватился за карандаш. А ядовитое яблоко повисло над краем стола, словно на невидимой ниточке, и вертелось, как уж на сковороде, вереща препротивнейшим голоском:
— Ничего не знаю, не виноватое я, меня подставили! Нет у вас таких прав, чтоб задержанных пыткам подвергать!
— А разве мы его пытаем? — удивился я.
— Нет, что ты, соколик, — искренне возмутилась бабка. — Тока собираемся…
— В смысле? — Я оторвался от блокнота.
— Да щас его на тёрке натру, с ржаной мукой смешаю, шариков налеплю да и разбросаю по углам в сарае, крыс травить.
— Не посмеете! Я, может, иностранно подданный фрукт, у вас из-за меня международный скандал будет!
— Вася, тёрку подай.
На арену медленно и торжественно, словно палач на церемонии обезглавливания какого-нибудь английского короля, вышел бабкин кот, держа на вытянутых лапках обыкновенную кухонную тёрку.
Яблоко мигом сменило тон.
— Росло на ветке, в церковном саду отца Папуасия, деревня Хмелёвка, что под Охлобыстинкой, три версты не доезжая до Опупеловки, — зачастил наглый фрукт, не дожидаясь наших вопросов. — Сорвано и продано на базаре в Лукошкине вместе с пятью сородичами. Против собственной воли подвержено иглоукалыванию с ядовитым насыщением. Сверху всё из себя расчудесное, тока укуси, а на деле всё нутро гнилое, и гибну само от яда злодейского, как лютик под пятой орды шамаханской!
— Без поэзии можно? — поправил я. — Уточните, кто именно вас купил? Кто начинил вас ядом и было ли дано вам какое-то конкретно-определённое задание по причинению максимального вреда сотруднику милиции, находящемуся при исполнении?
— Я только половину поняло, — после секундного размышления решилось яблоко. — Чтоб мне сухофруктом в компот попасть, огрызком клянусь, что ничего личного супротив милиции не имею! А зачем меня дураку-юродивому в руки сунули, тем паче не ведаю. Нас не по его душу ядом накачивали…
— А по чью? — грозно фыркнула бабка. — Уж не курочки ли мои бедные твоему хозяину бессовестному где дорогу перешли, зёрнышко отняли, в тощий зад клюнули…
— Какие курочки? — на миг запнулось яблоко. — Чё-то я не в теме совсем…
— Хохлаточка, Марфочка, Репка, Соплюшка, Кокетница, Поганка, Софочка…
— Э-э! Бабушка, как вас там, вы что думаете, что, если вы их по именам назовёте, я их в лицо вспомню?! — упёрся болтливый фрукт. — Говорю же вам, ни о каких курах знать ничего не знаю! Нас вон на постояльца твоего фартового готовили. Достал он тут кое-кого…
— И кого же?
— Сказало бы, да имя больно труднопроизносимое. Хозяин загодя предупредил, что ежели только про Коще… — Яблоко поперхнулось, закашлялось и прямо на наших глазах стало вянуть, сжиматься, сохнуть, трескаться, так что меньше чем через минуту на стол упал комок мокрой вонючей слизи, мало чем похожий на бывшего наливного красавца…