Орудия тьмы. Железный шип - читать онлайн книгу. Автор: Кэтлин Киттредж cтр.№ 33

— Я — проводник, и моя работа не выполнена, пока я не доставлю клиента до порога, — бросил Дин. — Мисс Аойфе мне платит, и я буду командовать всеми остальными, как мне только вздумается.

Ворона, последовавшая за нами, уселась на бронзовый латунный фонарь в мавританском стиле над тяжелыми створками дверей, попрыгала туда-сюда на тощих ногах… Горло ее запульсировало: «Карр-карр-карр».

— Здесь не заперто, — пораженно прошептал Кэл. — Разве… разве так должно быть?

Я смотрела на ворону. Я могла разглядеть каждое ее перышко, каждое пятнышко, отражавшееся в черных бусинках глаз. Страшный, раздирающий на части кашель сотряс все мое тело, и птица уставилась на меня.

— Ну так чего застыл? Иди отыщи кровать для Аойфе, — скомандовал Дин. — Ей нужно пропотеть и избавиться от этой дряни.

Заметив ворону, Кэл поежился:

— Мерзкая тварь. Ненавижу этих зловещих падальщиц.

Он схватил камень из железного контейнера для цветов, одного из стоявших по обе стороны двери, но свободная рука Дина метнулась вперед, выбивая голыш из ладони Кэла.

— Причинить вред вороне — плохая примета. Очень плохая. Ты швырнешь в нее камнем, а она вернется к своей ведьме и пожалуется на тебя.

— Они питаются мертвечиной, — гнул свое Кэл. — Эта птица нацелилась на Аойфе.

Я хотела напомнить ему, что еще жива, но меня слишком трясло. Дин, пытаясь удержать меня, крепче сжал пальцы, и они глубоко врезались в мое тело.

— Старушка просто любопытна, — возразил Дин, поднимая голову к черной птице. — Привет тебе, поющая на полях сражений. Мы не замышляем здесь ничего дурного.

Ворона расправила крылья, открывая и закрывая глянцевый, словно из вулканического стекла, клюв, и уставилась на Дина. Следом ее взгляд переместился на меня, затем на Кэла: тот злобно оскалился в ответ и замахал руками. С почти человеческим раздражением птица всплеснула крыльями и поднялась в воздух. Проскользив над каменной с железными прожилками стеной, она спланировала в долину и скоро превратилась в маленькое чернильное пятнышко на безбрежном листе тумана.

Дальше моя память дает сбой, словно иголка фонографа слетела с дорожки. Следующее, что я помню, — крепкую надежность рук Дина сменяет пуховая перина, пахнущая лавандой и затхлостью. Меня попеременно бросает то в жар, то в холод, лихорадка выворачивает наизнанку мое тело и мои сны — черные, спутанные, оставляющие во рту металлический привкус. Я видела мир так, как его видела Нерисса — с пронзительной, алмазной ясностью, резким и ярким, даже слишком. Болезнь позволила мне прикоснуться к тому волшебству, которое в воображении матери окутывало наш обыденный мир.

В этих горячечных снах Дин выглядел размытым пятном, словно след от сажи на коже, Кэл парил кроваво-красным и золотым где-то на краю зрения. Дом, Грейстоун, потрескивая и поскрипывая, бормотал что-то на своем языке, и в шепоте его был шорох пыли и осыпающейся трухи. Мало-помалу он убаюкал меня, погрузив в глубокий сон без сновидений, в мертвую, изнуренную пустоту, где я и осталась и где с радостью задержалась бы на много-много лет.

Наконец пробудившись, я не сразу поняла, где нахожусь. Ночь набросила бархатную маску на окна спальни. Дин дремал в мягком кресле у моей кровати, на груди у него лежал истрепавшийся по краям журнал с красотками.

— Кэл? — шепотом позвала я, но его нигде не было видно. Ровное дыхание Дина на секунду прервалось, но он не проснулся.

Я спустила ноги с высокого ложа, украшенного по углам четырьмя столбиками с вырезанными звериными головами — у каждой огромные уши, глаза навыкате, клыки. В учебнике естествознания таких животных я точно не видела.

Встав на щекотавший ступни персидский ковер, я некоторое время ждала, не закружится ли голова снова. Каждый мускул болел, словно я вручную крутила все до единой шестеренки лавкрафтовского Движителя, но стояла я твердо, как скала, по которой мы взбирались к Грейстоуну. Дурнотное наваждение больше не мучило меня.

— Дин?

Он пошевелился во сне, откинув голову на спинку. Прядка волос выбилась из зачеса и упала ему на глаза. Я потянулась, чтобы убрать ее, но, уже ощутив пальцами тепло его кожи, отдернула руку. Он наверняка проснется, и придется объяснять, почему я встала, и благодарить за то, что он спас мне жизнь, и признать тем самым, что теперь я должна ему нечто большее, чем деньги. В жизни своей я никому, кроме Конрада, не была ничем обязана, и мне не очень-то хотелось это менять.

Откуда-то снизу донеслось громкое тиканье — словно биение гигантского сердца. Меня мучила жажда, и я еще не проснулась как следует, но секунду назад никакого звука определенно не было. Сознание больше не подводило меня, я чувствовала полную ясность и незамутненность рассудка, так что на галлюцинацию не похоже.

Дом принадлежал моему отцу, и, хотя он пока так и не появился, я была здесь незваной гостьей. Только воришки и бродяги шныряют по чужому жилищу без спросу. Благовоспитанная девушка не стала бы так поступать. Тем более — дочь хозяина. Я закусила губу в раздумье, потом подняла стоявшую у кровати масляную лампу. Коптящий огонек отбросил причудливые тени на розоватые бархатные шторы и стенные панели, испещренные потеками. Если приглядеться, все в комнате было таким же потрепанным и ветхим, как журнал на груди Дина, — от изъеденного молью ковра до скрипевших на разные голоса покоробившихся, искривленных половиц. Оглянувшись напоследок и убедившись, что Дин не проснулся и не остановит меня в моем исследовании, я выскользнула через высокую и узкую дверь в высокий и узкий коридор и пошла на звук бьющегося сердца Грейстоуна.

Я шла, чуть слышно ступая в такт невидимому маятнику. Старинная лампа отбрасывала пятно желтоватого света, в котором все выглядело каким-то таинственным — не то что при резком голубом сиянии эфира. Коридоры Грейстоуна расходились в разные стороны настоящим лабиринтом, так что проход, по которому я шагала, поворачивал в обратном направлении. Вскоре я оказалась в незнакомой галерее, откуда могла двигаться только вперед, пока не достигла лестницы. Звук доносился снизу, из темной пустоты, где исчезали ступени и вытертая ковровая дорожка. Никто так и не появился, лишь пылинки вились перед лампой призрачными светлячками. Единственным моим спутником оставался все тот же тикающий звук.

Спустившись по лестнице, я через маленькую прихожую попала в такую же небольшую гостиную. Мебель здесь, как и везде в Грейстоуне, была обтянута чехлами от пыли, и только ножки в форме львиных лап выглядывали из-под белых кромок. Непокрытым оставалось лишь старинное радио — судя по тусклым, помутневшим эфирным трубкам, его не включали уже довольно давно.

За гостиной оказался очередной безликий коридор, где со стен, из затянутых паутиной рам, на меня сурово хмурились портреты прежних Грейсонов. Я остановилась и подняла лампу, вглядываясь в каждое лицо, пытаясь уловить хоть малейшее сходство с собой. Среди этих фигур в накрахмаленных нарядах меня напоминали очень немногие, да и то отдаленно, но вот строгие глаза, точнее, их ярко-зеленый цвет, не оставляли ни тени сомнения.