– Расскажут. Но представят дело так: начальник лично
возглавил погоню за опасными преступниками и погиб на боевом посту вместе со
своими героическими сподвижниками. И я тебя уверяю, этим ментам и в голову не
придет рассказать правду хоть кому-то, пусть и под строжайшим секретом. Даже
женам и надежнейшим из друзей.
Произнесено это было без всякой патетики, можно сказать,
небрежно, но было в словах и взгляде лесника нечто такое, отчего Сварог
преисполнился уверенности: все так и есть, эти чудом выжившие менты и под
пытками не признаются, что же на самом деле произошло в тайге.
Так вот почему столько гибэдэшников на трассе: по случаю
геройской гибели начальника Старовского ГУВД от лап злобных рецидивистов
наверняка объявлен какой-нибудь там «Перехват» или «Невод»…
– Так кого ж ты еще боишься, сокол мой? – спросил
Ольшанский, закуривая. – Разве остались еще какие-то враги?
– Сюда нет-нет, а наезжают еще и из других городов, и
из других районов. Приходится вразумлять. А кто-то мог затаить на меня злобу.
– Жаль лишать тайгу такого защитника, – с
притворной печалью вздохнул Ольшанский. – Но придется. Тебя как
представить моему новому знакомому – твоим настоящем именем или тем, которое у
тебя в последнем паспорте?
– А что… – голос лесника как-то странно
изменился. – Пришло время… называть имена?
– Пришло, – кивнув, со всей серьезностью сказал
Ольшанский. – Пришло это время.
И тут с лесником стали происходить вещи престранные и
поразительные. Сварогу крайне редко приходилось видеть, чтобы люди бледнели так
молниеносно и качественно. Как стена. Как мел. Лицо азиата враз утратило
пресловутую азиатскую непроницаемость. Какое там «утратило»! На его лице
явственно проступила полнейшая растерянность. Он прямо-таки задрожал лицом,
глаза округлились, а взгляд заметался – с Ольшанского на Сварога и обратно. На
миг Сварогу показалось, что сейчас лесник непременно вытянет дрожащий палец в
его сторону или в сторону олигарха, сопровождая жест каким-нибудь протяжным
нечленораздельным мычанием. Но нет. Лесник все же справился с собой, хотя,
похоже, это стоило ему немалых усилий. Помогло, не иначе, врожденное азиатское
умение управлять своими эмоциями. Он опустил глаза в землю и произнес довольно
ровным голосом:
– Тогда называй меня моим именем.
– Позвольте представить, – повернувшись к Сварогу,
с некоторой торжественностью произнес Ольшанский, – мой верный… компаньон
Донирчеммо Томба. А это господин Сварог, который прибыл из Африки вместо
профессора Беркли, но так пока и не рассказал, что же стало с профессором. Так
ты будешь держать нас во дворе или пригласишь в дом?
– Да, конечно. Проходите.
Лесник первым взбежал по лестнице крыльца, распахнул дверь,
заглянул внутрь дома, сразу за порогом поднял руку и что-то привычно нащупал у
стены. Оказалось – коробок.
Чиркнув спичкой, Томба зажег свечу, вставленную в стеклянный
фонарь. Светильник сей, надо признать, немногое высветил, разве что дал понять:
они находятся в коридоре.
– Забыл предупредить, – наклонившись к Сварогу,
отчего-то шепотом проговорил Ольшанский. – Донирчеммо Томба не жалует
электричество. Живет при лучине.
– Однако в сарае стоит дизелюшка, и запас топлива
имеется, – услышав его слова, сказал лесник. – Ради вас могу
запустить.
– Не надо, – отмахнулся Ольшанский. – Может,
попозже, когда совсем стемнеет.
– А разве мы здесь заночуем? – спросила Лана.
– По тайге ночью много не наездишь, – сказал
олигарх. – Отправимся завтра с рассветом, к десяти будем на месте. В самый
раз прибудем.
Без всяких указаний со стороны начальника вся охрана
Ольшанского, и Ключник в том числе, осталась внизу.
Повесив светильник на крюк возле двери, лесник жестом
пригласил гостей за собой. Через сени Томба провел их в просторную гостиную,
тут же стал обходить комнату, зажигая висящие в углах свечные фонари.
Обстановка здесь была воистину аскетическая: циновки на
полу, около полудюжины деревянных колодок с набитыми поверху кусками войлока
(то ли крохотные табуретки, то ли подголовники, задуманные как замена
подушкам). А добрую половину комнаты занимал стол на коротких, сантиметров
двадцать, ножках. Стульев, пусть и таких же мелких, к нему не прилагалось. Вот
и вся обстановка, не считая стен, потолка и фонарей. Сразу приходили на ум
такие выражения, как примат духовного над материальным, отказ даже от
мало-мальских плотских радостей во имя укрепления силы духа, во имя
самосовершенствования и еще более глубокого проникновения в Истинное Знание…
Монастырем попахивает, короче говоря. Вернее, монастырскими привычками.
Случайно ли?
– М-да, не зашикуешь, – тихо проговорила Лана, ни
к кому конкретно не обращаясь. – А вокруг безлюдная тайга, точно такая же,
как и тысячи тысяч лет назад… Бог мой, даже как-то не верится, что где-то есть
компьютеры, Интернет, стереосистемы и реклама. А также биржевые котировки и
идиотское шоу Малазова. Не верится, что где-то в офисах люди готовы душу
дьяволу продать за повышение из младших клерков в полусредние. И начинаешь
думать: а так уж ли важно и необходимо все вышеперечисленное? – она
печально вздохнула. – Видишь, Ольшанский, что делает тайга даже с насквозь
практичными женщинами…
– Возвращает к истокам, – хмыкнул олигарх. –
А может, ты просто завидуешь, а? Потому что закрадывается мыслишка: а вдруг
живущие тут счастливее всех нас, так называемых цивилизованных людей?
– А на мой взгляд, философствовать гораздо сподручнее
на сытый желудок, – вставил и Сварог свое слово. – Пора бы уж и подкрепиться.
– Эт-то верно, – согласился Ольшанский. –
Донирчеммо, сходи потом к машинам. Там у ребят в багажниках кое-что прихвачено
с собой…
После чего олигарх опустился на циновки, сел, сноровисто
подогнув под себя ноги, и жестом призвал Сварога и Лану последовать его
примеру.
– А… – открыла было рот Лана.
– А стульев в этом доме нету, ни одного, –
предвосхитил ее вопрос Ольшанский.
– Ну и завез ты меня, – пробурчала Лана и
попыталась примоститься на обитых войлоком деревянных колодках, но у нее ничего
не получалось, она плюнула и, сев на циновки, заплела ноги каким-то
замысловатым способом, едва не морским узлом, продемонстрировав недюжиную
гибкость в членах. Ну а Сварог, не мудрствуя, без должной грациозности и без
акробатических изысков уселся на пол по-турецки.
– Очень романтическая обстановка, не находишь, прелесть
моя бывшая? – с явной подначкой обратился к Лане олигарх.
– Да пошел ты в жопу со своей романтикой, –
огрызнулась та.
Обещанной трапезы ждать пришлось не дольше получаса. Беседа
за столом как-то не клеилась все это время, они вяло, без всякого энтузиазма
обменивались короткими репликами. Вялость, наверное, была от усталости, в
общем-то, напрашивалась какая-то встряска. Может, сытный ужин встряхнет?