Знакомство с обитателями тропиков иного мира едва не
началось со смертоубийства. Приходится лишь удивляться, как Сварог не уложил
аборигена короткой, но действенной серией ударов, когда тот бесшумно подобрался
со спины.
А было это так.
Взыграло любопытство. Немного постояв с разведенными руками
и продолжения обстрела не дождавшись, он плавно, не делая резких движений,
осторожнейшим образом вытащил прилетевший из папоротника невесть откуда шип,
дабы рассмотреть повнимательнее… и тут серая тень скользнула из-за спины. И
ведь нельзя сказать, что Сварог успел подумать: «Ага, вот, значит, как! Значит,
хозяин шипа пожаловал! Но нападать нельзя, нельзя, опасно, ибо дикаря наверняка
страхуют притаившиеся за деревьями соплеменники…» Куда там думать, когда все за
тебя в это мгновения решают рефлексы – да, в тот решающий миг он рефлекторно
дернулся, собираясь атаковать, но хорошо, все-таки сработали тормоза, за что
им, тормозам, следует сказать отдельное спасибо.
Росточку в крашенном шаровой краской дикаре было от силы
метр шестьдесят, но главное, что поражало в его облике, – это неимоверная
худоба при наличии шарообразного рахитичного брюха, тугого, как футбольный мяч.
Невольно приходили на ум концлагерь и грустное слово «дистрофия». Казалось, дотронься
до него – развалится. Однако, как выяснилось впоследствии, эти дикари хрупкие
только с виду, а развалить их весьма даже нелегко. Замучаешься разваливать.
Из одежды на нем было… Да ничего на нем не было! Если,
конечно, не считать за одежду высушенный полый стебель некоего растения, одним
концом надетый на мужское достоинство, а другим концом, сужающимся и
завивающимся, как гороховый ус, привязанный к набедренной веревке. Вот и вся
одежда. Зато по центру серого лба чем-то белым был нарисован глаз. Сварог вроде
бы видел подобные трехглазые рожи в какой-то книжонке, но сейчас вспомнить не
мог. Да и не очень-то пытался.
Вот что сразу бросилось в глаза: ступни очень широкие, почти
гротескные. А большие пальцы ног (это Сварог уже потом разглядел) сильно отогнуты
в сторону, почти противопоставлены, как у обезьяны.
Первое, что сделал дикарь, – это деловито забрал шип из
рук замершего столбом Сварога и прикрепил куда-то сбоку, к трубке (висела у
него на шее такая трубка, длиной около полуметра, из которой он, как пить дать,
и выплевывал свои ядовитые шипы). Еще из оружия имелось у дикаря короткое копье
с деревянным наконечником.
Потом обитатель тропического мира, никаких действий более не
совершая, принялся разглядывать незваного гостя. И ничего нельзя было прочитать
по его лицу. Рад он встрече с цивилизованным человеком, не рад, прикидывает ли,
какие из шкуры бледнолицего пришельца получатся барабаны, или думает совсем о
другом…
Ну хоть не плюется из своей пукалки, и то хорошо.
И тут возникает вопрос, милорды: специально ли абориген
промахнулся, или это магия отклонила шип в сторону? И Сварог почему-то не
сомневался, что выстрел из духовой трубки был исключительно предупредительным,
что папуас вовсе не промахнулся, что захоти он, и лежать бы человеку, не обладающему
способностями ларов, на травке, с ядовитым шипом в шее. В общем, для пущего
оптимизма будем считать, что убивать пришельца пока никто не собирается.
Сварог, в свою очередь, аккуратненько просканировал
аборигена. И никакого колдовства не обнаружил. Ни светлого, ни темного. И
детектор опасности звякает едва слышно, дескать, опасно, конечно (что ж ты,
хозяин, хочешь, джунгли кругом), но – не смертельно… А пауза тем временем
затягивалась. Как оно обычно и бывает в подобных случаях, в голову полезла всякая
чепуха – совершенно некстати припомнился эпизод из недурственного фильма, где
господин Паратов рассказывает: «С каким-то купчиком они напились в
совершеннейшее свинство, разделись догола, вывалялись в перьях и давай
представлять диких».
Ну что, хватит в молчанку играть. Кто-то же должен первым
сделать ход навстречу дружбе и взаимопониманию между мирами. И Сварог запустил
пробный шар.
– Друг, – внятно сказал он по-английски, благо в
этих пределах язык знал. – Не хочу вреда.
Вышло, признаться, ловко – понимай, как хочешь: то ли я друг
туземцу, то ли туземец – мне, то ли Сварог не хочет пострадать, то ли сам не
собирается лезть в драку.
Но не помогло. Туземец реплику игнорировал, просто стоял и
елозил, гад нерусский, взглядом по Сварогу, с тем же отсутствием видимого
интереса, с каким экскурсанты в музее переходят от картине к картине.
Сварог повторил фразу по-французски. С тем же результатом.
Тупик. Ни на кингване, ни на багидни, ни на рунди –
диалектах, на которых изъясняются аборигены Центральной Африки, – Сварог,
понятное дело, не говорил. Да и кто сказал, что обитатели этого мира общаются
на языках далекой Земли? Ну? И что теперь делать прикажете? Стучать себя
кулаком в грудь, повторяя: «Сварог! Сварог!», – а потом, протянув длань в
сторону дитя джунглей, корчить вопросительные гримасы? Или показать фокус с
огнем из пальца: вдруг папуасы (этот плюс те, что наверняка прячутся по кустам)
признают в нем местное божество?..
Ситуацию разрешил сам дикарь.
– Намбьени от раматан, – вдруг отчетливо сказал
он.
По крайней мере так услышал Сварог. (И вот что, кстати,
странно, судари мои разлюбезные: и на Таларе, и на Димерее с Короной он
прекрасно общался на местных языках – а здесь отчего-то вышла осечка… Отчего,
интересно знать?..)
Тем временем дикарь резко повернулся лицом к джунглям,
приложил ладонь ко рту и издал отвратительный горловой звук, явно послуживший
сигналом, потому что из зарослей на поляну стали выбираться его соплеменники, и
таковых набралось аж шестеро. Ан нет, не все были соплеменниками – только четверо.
На первый взгляд эта четверка показалась Сварогу точной копией дикаря номер
один, и только позже, вглядевшись, он стал их различать: этот лопоух, у второго
не хватает двух пальцев на левой руке, третий с бельмом на глазу… А вот еще
двое отличались от прочих кардинально – во-первых, были выше, глиной отнюдь не
разрисованные (а именно что черные, как гуталин), без оружия, без уродских
животов, без идиотского глаза на лбу, зато с проблеском интеллекта во взгляде и
в более приличной одежке… если приличной одежкой можно назвать тростниковые
набедренные повязки да костяные ожерелья. А во-вторых, руки обоих были плотно,
в десяток витков, по самые сведенные за спиной локти, связаны обрывком
коричневой волосатой лианы. Пленники, что ли? Такие же, каковым потенциально
является Сварог?.. Один совсем старенький, с дряблой кожей, астматично дышащий,
другой помоложе.
И повели аборигены себя странно… но, опять же, с точки
зрения человека цивилизованного. Не проявили никакого интереса к гостю с
совершенно другим цветом кожи (даже связанные, оставались равнодушны: молодой
глядел куда-то в кроны дерев, а старенький как упер взор в траву, так головы и
не поднимал), ни к странной его одежке – коя выглядела бы странной даже для
того самого цивилизованного человека: камзол, бриджи и сапоги тонкой кожи, что
ни говори, мало уместны посреди непролазных джунглей. Аборигены, за исключением
связанных, окружили свалившегося с неба Сварога и выжидательно уставились на
своего предводителя, на того, кто криком вызвал их из леса. Тот же принялся
что-то говорить, показывая то на себя, то на Сварога, то на переплетение ветвей
над головой. Ага, это понятно: белый человек, дескать, пришел к нам с неба…
Наверное, так – Сварог по-прежнему не понимал ни слова.