Трудно украсть бога - читать онлайн книгу. Автор: Николай Леонов, Алексей Макеев cтр.№ 37

Маргарита оказалась под подозрением из-за того, что находилась рядом с ним в последнее время и знала многое из происходившего. Теперь, если держать ее рядом, то можно будет подсунуть ей какую-нибудь ложную информацию и посмотреть на реакцию. Это сразу даст результат, учитывая, что неизвестный преступник перешел к активным действиям и не упустит такой возможности.

Есть шанс узнать, кто он на самом деле. Еще одна ниточка окажется в руках у Гурова. А если Маргарита ни при чем, то круг подозреваемых сузится, и можно будет двигаться дальше.

Расставшись с Крячко, который пока оставался в гостинице, полковник первым делом отыскал номер телефона Маргариты и набрал его. Он был готов услышать ее недовольный голос, но отвечали ему только длинные гудки. Кажется, момент для налаживания отношений он выбрал неподходящий.

Терять время даром было не в привычках полковника. Так как его основной план пока откладывался на неопределенное время, нужно было заняться делами второй очередности.

А к ним сейчас относилось все, связанное с пресловутыми тетрадями сыщика Успенского. Благодаря помощи Маргариты Гуров дочитал их до конца, и обрывались они так, что было ясно: сама разгадка дела так и не была записана.

Может, конечно, автор записок продолжил их в какой-то другой тетради, так и не доведя до конца предыдущую. Всякое бывает. Но что-то подсказывало Гурову, что, скорее всего, автор не пережил это громкое расследование.

Теперь должны были пригодиться те записи, которые Круглов делал в городском казанском архиве.

Гуров, когда просматривал в архиве все подряд, интересовавшее деда, отметил для себя эти документы и заметил, что некоторые из них ему уже смутно знакомы. Потом он припомнил, что видел их копии среди бумаг Макара Ивановича, но в тот первый день не придал им значения.

Тогда ему еще не были знакомы фамилии фигурантов старого дела о похищении иконы Казанской Божией Матери. Теперь он взялся за них с новыми силами.

Гурову пришлось еще раз перебрать весь бумажный хлам, оставшийся от деда, и выбрать из него все, что относилось к делу. Стопка получилась внушительная. Ее он, в свою очередь, разобрал на две: в первой было все, что относилось к суду над задержанными, а во второй – те скудные сведения, которые Круглову удалось добыть о судьбе автора записок Успенского. Вторая стопка по сравнению с первой выглядела жалко.

Для начала Гуров решил разобраться с тем, как закончился громкий судебный процесс. Тут, по крайней мере, все было официально и четко. Некоторые бумаги он просматривал бегло, а некоторые читал от корки до корки, если они заинтересовывали его подробностями, которых не встречал у Успенского.

Обвиняемых на процессе оказалось неожиданно много. Но все они были уже знакомы Гурову: Чайкин-Стоян, его приятель Комов, ювелир Максимов, несчастный старик-сторож Захаров, мать девочки Жени Кучерова и ее бабка Шиллинг.

Толпа была большая, но какая-то бестолковая. Все они обвиняли друг друга и ничего толком не рассказывали. Все следствие приходилось строить на неоспоримых фактах, а не на показаниях, которые противоречили друг другу практически во всем. Еще большей неразберихи добавляла Женя Кучерова, чьи показания привносили во все это долю детской игры.

С интересом был прочитан стенографический отчет о ходе судебного заседания. Благодаря ему можно было составить представление даже о внешности фигурантов, хоть оно казалось и предвзятым. Не было среди этих описаний только Успенского…

«Центром внимания был, конечно, Стоян (Чайкин), красивый молодой мужчина, с умными и выразительными, но в то же время наглыми до дерзости глазами, вошедший в зал не без некоторого смущения и робости, но затем начавший бравировать своим положением. Он очень развязно, с некоторой важностью, разглаживал свои всклокоченные волосы, усы и бороду, с гримасами и презрительными ужимками начал всматриваться в публику.

Захаров, бывший сторож Казанской святыни, – совершенно дряхлый старик с осунувшимся, сморщенным лицом, помутившимися глазами, сгорбленный, едва передвигающий ноги.

Комов – очевидно, достойный сподвижник Стояна: такой же молодой, юркий, подвижный человек с плутовато-хищным выражением глаз и характерным длинным тонким носом, загнутым кверху.

Максимов – типичный инородец (природный чуваш), носящий на своем лице отпечаток тупости.

Кучерова – красивая молодая женщина еврейского типа, видимо, до сих пор еще не утратившая жизнерадостного настроения.

Шиллинг – некрасивая, отталкивающей наружности старуха, тип старой сводни».

Показания Жени Кучеровой в итоге даже не были использованы обвинением, потому как господин прокурор Казанской судебной палаты посчитал, что им нельзя доверять в большей части.

Все это говорило, скорее всего, о том, что и Успенскому девочка наврала, и никакой коварной «тетеньки» из монастырской кухни никогда не существовало. Видимо, драгоценности ей достались от матери, которой их мог подарить Чайкин.

Сам Успенский, судя по всему, на суде тоже не присутствовал. Интересно почему?

Из двух газетных вырезок, отксерокопированных Кругловым, полковник узнал, что вокруг дела разрастались нешуточные страсти, которыми тоже приходилось заниматься полиции, тратя время на расследование побочных линий дела.

Оказывается, в августе настоятель собора Богородицкого женского монастыря получил письмо с угрозами, текст которого был пропечатан в газете: «Уведомляю вас, батюшка, что в самом непродолжительном времени ваш монастырь будет взорван, ибо все мины уже заложены. Хорошо будет, если во время взрыва пропадет архиерей Дмитрий, но об этом мы позаботимся и угостим его на славу. Дело возложено на нас троих, то есть № 17, 23 и 28-й».

Письмо переполошило всю округу, полиция усилила контроль за социально-революционными организациями, а сам собор перерыли сверху донизу в поисках мин. Ничего, разумеется, не нашли и пришли к выводу, что это была чья-то гнусная шутка, дабы пощекотать нервы и довести и без того накаленную обстановку до точки кипения.

Однако никаких реальных беспорядков не произошло, и судебный процесс продолжился в прежнем режиме. О его результате Гуров прочитал без удивления. Приговор выносили присяжные заседатели во главе с профессором Казанского университета Загоскиным. Обсуждение длилось несколько часов и результат его был таков: крестьянина Стояна приговорили к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на двенадцать лет; крестьянина Комова – на десять лет; отставного младшего унтер-офицера, ювелира Максимова направить в исправительные арестантские отделения на два года и восемь месяцев; мещанок Кучерову и Шиллинг заключить в тюрьму на пять месяцев и десять дней каждую; мещанина Захарова – оправдать.

Репортер газеты, скан которой читал Гуров, утверждал, что «публика выходила из зала суда в подавленном состоянии». И их можно было понять – главный вопрос: что же стало с иконами, так и не был решен окончательно.

Теперь пришло время заглянуть в стопочку о судьбе Виктора Успенского. Здесь был всего лишь один краткий некролог в газете и какие-то листки, заполненные рукописным текстом.