Ковбой - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 26

— Пятьдесят долларов и полный, так, сказать, пансион, — сказал напряженно наблюдавший за ним Голдман. — Еда, выпивка, жилье — все это за наш с Мейером счет. — Королевские условия, право, где вы такие еще найдете… Ну, что вы наконец, скажете?

Бестужев поднял голову и сказал с расстановкой:

— Я согласен, господа…

Бестужев привычно покачивался в непривычном седле мексиканского, как ему объяснили, образца — с высокими деревянными луками, щедро украшенном серебряными звездочками и бляшками, тисненой кожей. Гнедой жеребец по кличке Пако как раз и принадлежал какому-то заезжему мексиканцу, продавшему коня перед тем, как отправиться на поиски фортуны в Нью-Йорк, а потом уж доставшемуся и Бестужеву во временное владение. Конек был уже в солидном возрасте, смирный, не составил бы хлопот и более неопытному наезднику.

Трудновато сейчас было бы даже тем, кто Бестужева хорошо знал, опознать его в этом неторопливо двигавшемся всаднике насквозь американского облика (правда, свойственного далеко не всем американцам, а лишь обитателям иных областей и обладателям известных профессий). На нем красовались высокие сапоги со шпорами, прочные несносимые штаны из синей парусины со множеством медных заклепок, клетчатая простецкая рубаха и новехонькая широкополая шляпа, именовавшаяся «шестигаллонный стетсон». Вылитый американский ковбой, то есть «коровий парень» — так называли конных пастухов, людей, надо отметить, скучных и неинтересных, поскольку были они вовсе не романтическими героями, а обычными трудягами, работавшими от зари до зари. Вот только в свое время господа романисты именно их взяли на роль романтических героев, вместо нелегкого пастушьего труда носившихся взад-вперед с револьверами на поясе, спасавших красоток, побеждавших всевозможных злыдней, а то и клады находивших. Ну, а впоследствии, с рождением кинематографа, этот почти что новорожденный вид искусства отвел ковбоям те же романтические функции, благо протестовать никто не мог…

И у Бестужева сейчас совершенно открыто висел на поясе трофейный револьвер-кольт в открытой кобуре — законы этих мест, как писаные, так и неписаные, не запрещали подобного национального обычая. Тем более что револьвер он носил не из романтических побуждений, а по долгу нынешней службы.

Хотя он прожил здесь всего-навсего четыре дня, уже как-то плохо верилось, что где-то вдали реально существует огромный город Нью-Йорк с его сотнями тысяч обитателей, муравьиной суетой на улицах и зданиями исполинской высоты. Вокруг располагалась совсем другая реальность: малолюдная, неторопливая провинция, штат Вирджиния, этакое сонное царство из сказки и великолепного балета на музыку Петра Ильича Чайковского. Невысокие домишки из струганых досок, старинные, обветшавшие кирпичные и каменные особняки, здания приспособленные для жаркого климата, ничуть не напоминавшего нью-йоркский — разбросанные далеко друг от друга. Улицы немощеные, пыльные, кое-где невозбранно валялись в патриархальной простоте не только собаки, но и свиньи, которых никто не гнал. Обликом и внешним видом обитателей городишко ничуть не напоминал захолустные российские местечки, но Бестужеву не раз казалось, что он волшебным образом перенесся именно что в захолустный уездный русский городок, откуда до Москвы три года скачи, не доскачешь. Дух, если подумать, был тем же — сонная истома, никто никуда не спешит, никаких признаков хваленой американской деловитости, никто сломя голову не несется «делать деньги», не лезет вон из кожи… Разве что пьяных не видно — а в помянутом уездном городишке непременно болтались бы там и сям начавшие веселье еще с позавчера характерные экземпляры…

Он проехал мимо длиннющей тенистой веранды, на которой вольготно расположились в самых непринужденных позах с дюжину горожан мужского пола — каковые, пребывая в сонном оцепенении подремывали, не считая тех, кто бесцельно стругал палочки перочинными ножиками. Это была вполне почтенная категория здешних обывателей — местные лодыри. Завидев их, Бестужев какое-то время не мог избавиться от впечатления, что оказался прямехонько в одном из романов Марка Туэйна, где именно такие типусы красочно описывались. За несколько десятков лет далеко не все, описанное знаменитым литератором, кануло в небытие…

Встрепенувшись, Бестужев проворно сорвал с головы шляпу и церемонно раскланялся — вдоль домов, клумб и пустырей шествовали две дамы в легких муслиновых платьях, пожилая и помоложе. Согласно южному этикету воспитанный белый мужчина при виде дамы обязан был обнажить голову.

Он не был им представлен — и наверняка никогда не будет — но политес следовало соблюдать. Дамы удостоили его едва заметным церемонным наклонением головы и величаво последовали дальше. Бестужев уже освоился здесь настолько, что знал: это хозяйка огромной каменной усадьбы на близлежащем холме и ее юная племянница. Когда-то это было семейство самых старых родов и богатейших помещиков в округе — но после гражданских междоусобиц потомки прежнего владельца сохранили лишь сдававшийся в аренду жалкий клочок земли, по-русски говоря, перебивались с хлеба на квас, однако сохранили нешуточное величие и чопорность, в точности как иные российские разорившиеся помещики. Чем больше он присматривался и мотал на ус, тем чаще думал, что Американский Юг, если разобраться, во многом чертовски похож на Россию, чего о северных городах никак не скажешь…

Прошла навстречу вереница негров — обтрепанных, босых, в плетеных из соломы шляпах, с чем-то наподобие мотыг на плечах. Вот их-то Бестужев и взглядом не удостоил — не полагалось белому джентльмену без нужды обращать внимание на этакую мелочь, деталь пейзажа… Даже прежнее любопытство испарилось: за четыре дня он видел столько чернокожих разнообразного возраста и обоего пола, что интерес пропал напрочь.

Следующее строение, мимо которого лежал его путь — еще один одряхлевший остаток былого блеска и процветания, большой кирпичный особняк с фронтоном, каменной балюстрадой веранды и высокой крышей, в нескольких местах прохудившейся. Над крыльцом лениво повис в полном безветрии совершенно иной, нежели те, к которым Бестужев приобвыкся в Нью-Йорке, флаг — алый, где белые звезды располагались на синем Андреевском кресте, флаг Южной Конфедерации. К официальному американскому штандарту многие в этих местах относились, как бы поделикатнее выразиться, без всякого восторга…

Придержав гнедка, он снял шляпу и раскланялся с неподдельным уважением. Высокий худой старик с седыми усами и совершенно прямой, несмотря на то, что ему пошел восьмой десяток, спиной, церемонно кивнул в ответ.

— Здравствуйте, полковник, — сказал Бестужев.

— Здравствуйте, юный представитель прогресса, — отозвался старик с легкой иронией.

Одет он был в серый мундирный сюртук с поперечными погонами, кавалерийские бриджи и сверкавшие, как зеркало, высокие сапоги со шпорами. На боку присутствовала длинная кавалерийская сабля, а с другой стороны висела закрытая револьверная кобура. И сабля была самая настоящая, и в кобуре покоился заряженный на все гнезда револьвер. Полковник де Вилламбур, как обычно, пребывал на посту. Более сорока лет минуло с тех пор, как капитулировала армия Южной Конфедерации, где почтенный джентльмен командовал бригадой, но, по американским обычаям, отставного офицера полагалось до самой смерти именовать тем чином, какой он носил, выходя в отставку.