С Аверьяновым он невольно держался самую чуточку вежливее —
военная косточка, а как же иначе, для любого кадрового офицера генерал, пусть
иностранный, это именно что генерал… Личность, внушающая почтение.
— Таким образом, все упрёки…
— Господин генерал, — сказал Тарловски вежливо, но
непреклонно, — я не собираюсь кого бы то ни было в чём-либо упрекать. Я не
собираюсь арестовывать кого бы то ни было, поскольку не имею к тому формальных
оснований. Просто-напросто у меня есть своё начальство, свои задачи и свои
цели… я надеюсь, вы признаете за мной право принимать решения на территории
Австро-Венгерской империи? Прекрасно. Так вот, моя задача в данный момент —
быстро и эффективно погасить готовящуюся интригу… о сути которой вы, думаю,
прекрасно осведомлены. Поэтому все вы обязаны немедленно покинуть пределы
империи. Немедленно. Ваше согласие или несогласие меня попросту не интересует. Господин
Майер с этой минуты берёт на себя неусыпную опеку о вас, он примет все меры,
чтобы вы благополучно достигли Нордбанхофа и сели на варшавский скорый… благо
билеты, по моим сведениям, у вас имеются…
Он посмотрел на вышеупомянутого господина. Майер, невысокий
и неприметный мужчина лет сорока, с внешностью скучного, заурядного бухгалтера,
слегка поклонился, уставясь на порученных его опеке людей с бесстрастной
исполнительностью хорошо выученной легавой собаки.
— Я уверен, что анархистов мы очень быстро разыщем и
возьмём, — сказал Тарловски. — До французской границы достаточно
далеко, на все железнодорожные станции разосланы депеши, дороги под
наблюдением, полиция поднята на ноги. Только в авантюрных романах преступники
могут без особого труда насильно вывезти из страны похищенного человека. В
жизни это проделать несколько труднее, мы с вами не в южноамериканских джунглях
и не в дикой Африке. Но это уже наше дело. Вам же следует, как я только что
говорил, немедленно покинуть страну.
Аверьянов с непроницаемым лицом осведомился:
— Могу ли я выехать не в Россию, а во Францию?
— Дело ваше, — не раздумывая ответил
Тарловски. — Во Францию, в Испанию, в Патагонию… Куда угодно, мне всё
равно, лишь бы вы нынче же сели на поезд. — Он поднялся. — Итак, вы
можете дать мне слово?
Без малейшей задержки Аверьянов ответил:
— Слово офицера, мы нынче же уезжаем.
— Отлично, — сказал Тарловски бесстрастно. —
Честь имею…
Он поклонился и вышел решительной походкой.
— Я подожду на лестничной площадке, — сказал
господин Майер. — Когда вы будете готовы, скажите, и мои люди возьмут ваши
вещи. Очень просил бы вас поторапливаться, господа…
Когда за ним захлопнулась дверь, генерал Аверьянов потерял
гордую осанку. Он упер локти в стол, прикрыл лицо ладонями и промолвил с
невыразимой горечью:
— Всё пропало…
— Не думаю, ваше превосходительство, что вам так уж
необходимо ехать в Париж, — сказал Бестужев.
— Полагаете? — не убирая рук от лица, отозвался
Аверьянов.
— Вы должны не хуже меня понимать ситуацию…
Судя по тому, что генерал промолчал, Бестужев был прав. А
Аверьянову ехать в Париж не стоило — если вспомнить, какую инстанцию он
представлял. Никак нельзя сказать, что российской военной разведке во Франции
работалось вольготно, никак нельзя сказать, что она имела какое-то преимущество
перед родственными ей службами других государств. Французские военные
контрразведчики крайне неодобрительно, мягко скажем, относились ко всем без
исключения иностранным коллегам, независимо от характера их миссии. И упрекать
их в этом было трудно, откровенно говоря, они просто-напросто блюли интересы
своей страны. Зато Охранное отделение с давних пор имело во Франции прекрасные
позиции, отношения с коллегами, смело можно сказать, почти что сердечные…
— Вам нет никакой необходимости ехать в Париж, —
сказал Бестужев. — В Париж, с вашего позволения, поедут мои филёры, они
там будут, простите великодушно, более полезны. Отправляйтесь с вашими
офицерами варшавским скорым…
— То есть как, а вы?
Бестужев усмехнулся:
— Что до меня, ваша невольная оговорка предоставляет мне
полную свободу рук. Давая слово офицера, вы сказали: «Мы уезжаем», но не
добавили «все». Так что, если я здесь останусь, это не будет против чести…
Аверьянов отнял руки от лица и уставился на него — во
взгляде мешались удивление и надежда.
— Я всё продумал, — сказал Бестужев. — Нужно
проверить кое-какие догадки и следы. Против нас действовал не дьявол, а обычные
люди — а против людей я действовать учён…
— Это риск…
— Кто же спорит? — пожал плечами Бестужев. —
Впрочем, не особенно и большой. Если я останусь здесь один, те, кто интригует
против эрцгерцога, никак не смогут меня использовать в качестве доказательства,
Даже если схватят. Я не военный разведчик, я сотрудник Охранного отделения, до
скончания веков могу твердить, что всего-навсего преследовал на территории
Австро-Венгрии самых обычных, банальных, прозаических революционеров. Меня
чертовски трудно, практически невозможно припутать к русскому военному
шпионажу. Впрочем, я не собираюсь попадать к ним в руки… В конце концов, я
всего-навсего прикомандирован к вашей группе. Вы не имеете формального права
мне запретить… в крайнем случае, можете в Санкт-Петербурге подать на меня
рапорт.
— Да что за вздор, я и не собираюсь…
— Тем лучше, — пожал плечами Бестужев.
— Но там торчит этот субъект…
— И пусть его, — сказал Бестужев. — Я не
собираюсь скрываться у них из-под носа прямо сейчас — к чему? Чтобы
всполошились и кинулись искать? Я дисциплинированно отправлюсь со всеми вами на
вокзал. Просто-напросто не удивляйтесь, если варшавский скорый пересечёт
границу без меня…
Красноярск
Март 2009 г.