Люди еще какое-то время не желали расходиться, будто суд не был окончен, поскольку справедливость не восторжествовала. Наблюдая за охваченной гневом, беснующейся толпой, я получил отдаленное представление о том, как проходили суды Линча.
* * *
Джинджер так и не объявилась. Она обещала заехать в редакцию попрощаться после того, как заберет вещи из мотеля, но, судя по всему, передумала. Я мысленно представлял себе, как она мчится по темному шоссе, плача и проклиная штат Миссисипи, считая мили до границы, чтобы никогда больше сюда не вернуться. У кого повернулся бы язык ее осудить?
Наш трехдневный роман оборвался внезапно и резко, мы оба подсознательно ожидали этого, но не хотели себе признаться. Я не думал, что наши пути еще когда-нибудь пересекутся, а если все же пересекутся — что мы раз-другой снова окажемся в постели, прежде чем окончательно разойтись. У Джинджер будет еще много мужчин, пока она не найдет того, с кем останется навсегда. Я сидел на балконе, все еще надеясь увидеть, как ее машина паркуется внизу, хотя в душе понимал, что Джинджер в тот момент уже, вероятно, где-то в Арканзасе. А ведь еще этим утром мы проснулись вместе в постели, сгорая от нетерпения вернуться в зал суда, чтобы увидеть, как убийцу ее сестры приговаривают к смертной казни.
По горячим следам я начал сочинять редакционную колонку об итогах процесса. Это должна быть бичующая критика уголовного законодательства штата, честная и искренняя статья, которая найдет горячий отклик в сердцах читателей.
Мой творческий порыв был прерван: Исав позвонил из больницы, куда доставили мисс Калли, и попросил меня поскорее приехать.
Мисс Калли стало плохо, когда, выйдя из здания суда, она садилась в машину. Исав с сыновьями поступили мудро, отвезли ее прямо в больницу. Давление поднялось до опасной отметки, и врач опасался удара. Слава Богу, часа через два давление удалось стабилизировать, и прогноз улучшился. Когда меня допустили в палату, я пожал ей руку, сказал, что горжусь ею, и все такое прочее. Но больше всего мне хотелось узнать, что же произошло в совещательной комнате жюри.
Однако эту историю мне скорее всего не суждено было от нее услышать. Мисс Калли не проронила ни слова о спорах, которые вели между собой присяжные.
До полуночи мы пили кофе с Исавом, Элом, Максом и Бобби в больничном буфете. Говорили о них, об их братьях и сестрах, об их детстве, проведенном в Клэнтоне, их детях и карьерах. Когда я слушал эти удивительные истории, мне так и хотелось вынуть блокнот и начать записывать.
Глава 20
В течение первого полугода своей жизни в Клэнтоне я обычно уезжал из города на выходные. Здесь не было никаких развлечений, если не считать «козлиных пикников» у Гарри Рекса; однажды мне довелось присутствовать на чудовищной вечеринке с коктейлями, с которой я сбежал через двадцать минут после прихода. В основном молодые люди моего возраста были женаты, и их представление о «шумных кутежах» сводилось к поеданию мороженого по субботам в одной из бесчисленных городских церквей. Большинство тех, кто уезжал учиться в колледжах, никогда сюда не возвращались.
От скуки я время от времени ездил на выходные в Мемфис, причем почти никогда не останавливался дома — ночевал у кого-нибудь из приятелей. Несколько раз скатал в Новый Орлеан, где обосновалась и вела развеселый образ жизни одна из моих школьных еще подруг. Но, так или иначе, в обозримом будущем мне предстояло оставаться владельцем «Таймс» и жителем Клэнтона, а следовательно, надо было врастать в жизнь городка, в том числе проводить в нем унылые выходные. Спасение я находил в работе.
Я отправился в редакцию в субботу, на следующий день после вынесения приговора, около полудня, собираясь написать несколько материалов, посвященных процессу. К тому же моя редакционная колонка была еще далеко не окончена. На полу под дверью лежало семь писем. Такова была многолетняя традиция: если Пятно печатал нечто, что вызывало отклик, читатели приносили письма сами и подсовывали их под дверь.
Четыре письма были с подписями, три — анонимные. Два были напечатаны на машинке, остальные написаны от руки, причем одно таким почерком, что я с трудом его разобрал. Во всех выражалось возмущение по поводу того, что Дэнни Пэджит не поплатился за свое преступление жизнью. Кровожадность горожан меня не удивила. Но я был встревожен тем, что в шести из семи писем упоминалась мисс Калли. Первое, напечатанное на машинке и не подписанное, гласило:
"Уважаемый редактор!
Если такой преступник, как Дэнни Пэджит, может изнасиловать, убить и при этом избежать наказания, значит, общество наше опустилось еще ниже того уровня, на котором оно пребывало до сих пор. Участие в жюри негритянки должно открыть нам глаза на тот факт, что эти люди не мыслят в тех категориях законности, в каких мыслят законопослушные белые граждане".
Миссис Эдит Карауэлл из Бич-Хилл красивым почерком писала:
"Уважаемый редактор!
Я живу в миле от того места, где произошло преступление. У меня двое детей-подростков. Как мне объяснить им подобный приговор? В Библии сказано: «Око за око». Видимо, библейские заповеди не распространяются на округ Форд".
Автор второго анонимного письма излагал свои мысли на надушенной розовой почтовой бумаге с цветочной виньеткой.
"Уважаемый редактор!
Обратите внимание, что происходит, когда черным доверяют исполнять обязанности, требующие высокой ответственности. Жюри, составленное только из белых, удавило бы Пэджита прямо в зале суда. А теперь Верховный суд говорит нам, что черные должны учить наших детей, следить за порядком на улицах в качестве полицейских и баллотироваться на официальные должности. Господи, спаси нас и помилуй!"
Как редактор (а также владелец и издатель) именно я определял, что печатать в «Таймс». Я мог отредактировать эти письма, мог проигнорировать, мог выбрать только те, которые считал нужным. Спорные темы и события обычно разжигали страсти, и взволнованные читатели обращались в газеты, поскольку для них это было единственной возможностью широко обнародовать свое мнение. Газеты были свободны и призваны стать всеобщим читательским форумом.
Ознакомившись с первой порцией писем, я решил не печатать ничего, что могло бы огорчить мисс Калли. Меня взбесило, что люди априори сочли ее виновницей раскола в жюри, не позволившего вынести смертный приговор.
Почему горожане готовы были обвинить в непопулярном вердикте единственную чернокожую присяжную, не имея никаких доказательств? Я поклялся себе выяснить, что именно произошло в совещательной комнате, и первое, что пришло мне в голову, — обратиться за помощью к Гарри Рексу. Бэгги, разумеется, притащится в понедельник, как обычно, с похмелья и будет делать вид, будто точно знает, как распределились голоса. Можно биться об заклад, что он ошибется. Если кто-то и способен узнать правду, так это Гарри Рекс.
Уайли Мик заглянул поделиться городскими сплетнями. Народ в кофейнях бушевал. Фамилия Пэджит звучала как ругательство. Люсьена Уилбенкса обливали презрением, впрочем, в этом ничего нового не было. Ходили слухи, что шериф Коули уйдет в отставку; все считали, что пятидесяти голосов ему не набрать. Два его конкурента уже начали шумную кампанию, хотя до перевыборов оставалось еще полгода.