То самое место
– Вон оно, то самое место! – показал он на поле и
на жавшуюся к опушке лачугу. – Там все и случилось.
Машину пришлось оставить на дороге. Шли по хрустящей под
ногами стерне, взявшись за руки. Алеша по второму разу – что называется, со
всей наглядностью – живописал величественные и страшные события позавчерашней
ночи.
– …Пью вино, а сам думаю: вот сейчас вся жизнь пролетит
перед мысленным взором, в одно мгновение. Так во всех романах пишут. А она не
пролетает… Отупение какое-то нашло… Да, я про самое главное забыл! Когда
колебался, какой из стаканов взять, чуть было не схватил правый. В котором был
яд!
Симочка ахнула.
– Но вдруг, будто наяву, увидел тебя, твое лицо – и как
ударило: «Бери левый!»
Студент не то чтобы врал, просто прибавлял и без того
эффектной истории еще больше драматизма. Про букву «Л» и «Лешеньку» он, действительно,
уже не помнил.
– Это моя любовь тебя спасла, – очень серьезно
сказала девушка и побледнела – то ли от сопереживания рассказу, то ли
испугалась вылетевшего слова, которым не шутят.
Последовали новые поцелуи. Гораздо более опасные, чем в
автомобиле, потому что вокруг не было ни души, а рядом, в рискованной близости,
благоухал стожок свежескошенной травы. Не расцепляя объятий влюбленные, словно
в самозабвенном танце, сделали в том направлении шаг, другой, третий. Последние
остатки благоразумия заставили Симочку прошептать:
– А куда делся этот немецкий капитан, потомок
крестоносцев?
Алеша отстранился, помрачнел.
– Не знаю. Наши вчера тут всё облазили, не нашли.
Наверно, слуга его куда-нибудь унес и зарыл. Ты бы его видела, этого Тимо.
Прямо как оруженосец при рыцаре.
С опаской поглядывая на стожок, чуть было не ставший
роковым, преодолевшая минутную слабость Симочка развила маневр:
– Пойдем в хижину. Покажешь, как всё это было.
Упрашивать его не пришлось.
– Я подглядывал отсюда, – стал показывать Алеша. –
Холодно, дождь за шиворот, а у них там тепло, сухо. Вино, цыпленок, разносолы
разные. Этот Зепп сидит с белой салфеткой, как на рауте.
– Прямо на полу? – спросила Сима шепотом, будто
боялась спугнуть вражеского резидента.
– Нет, на стопке газет. Старых…
И что-то тут стряслось с Симиным обожателем. Он раскрыл рот,
заморгал. Внезапно очень невежливо оттолкнул барышню и бросился внутрь.
Она смотрела и ничегошеньки не понимала.
Зачем он мечется из угла в угол? Почему роется в грязном
кострище? Подобрал какой-то обгорелый клочок, поднес к самым глазам и вдруг
упал на колени, прямо в золу. С ума, что ли, сошел?
У его превосходительства был файв-о-клок
В пять часов вечера, по английскому обычаю, господин
начальник контрразведочного отделения устраивал себе маленький repas. Или,
выражаясь по-английски, файв-о-клок: кофе со сливками, булочка, потом сигара.
В это священное время тревожить его превосходительство не
дозволялось никому. Даже если звонил черный телефон, прямая связь с
генерал-квартирмейстером, начальником генштаба и министром, чаепитствующий
трубки не снимал. Потому что служба службой, а здоровье важнее.
Тридцатипятилетний опыт работы в исключительно нервных учреждениях научил
генерала: нет таких срочных дел, которые не могут пять или десять минут обождать.
Только размешал сахар, только вдохнул божественный эфиопский
аромат, вдруг в приемной что-то загрохотало, заверещал адъютант. Дверь с шумом
распахнулась, и в кабинет вбежал какой-то распаренный молодец, весь в скрипучей
коже, с запыленным лицом, на котором розовели чистые круги вокруг глазниц.
Генерал с трудом узнал в нем студента Романова.
– Ваше превосходительство! – закричал полоумный,
стряхивая вцепившегося в плечо адъютанта. – Беда! Ужасное заблуждение!
Капитан Лазарев (мало того что из тех самых Лазаревых, но
еще и отличный, исполнительный офицер) схватил мальчишку за локти и поволок
обратно, шипя:
– Вы что, рехнулись?! Ваше превосходительство, я не
виноват!
Уволакиваемый за порог студент выкрикнул:
– Папка у немцев!
– Что-о?! – взревел начальник, вскакивая и
опрокидывая чашку. Кофе разлился на бумаги, на чудесную лакированную
поверхность карельской березы. – Капитан, назад его! А сами за дверь! И
никого, слышите? Ни-ко-го!
– Что вы несете?! – накинулся его
превосходительство на Романова, едва они остались одни.
Молодой человек пролепетал:
– Они провели меня… Папка не сгорела!
– Вы бредите!
Генерал открыл сейф, кинул на стол коробку, в которой лежало
несколько обгоревших кусочков желтого коленкора.
– Вот всё, что осталось от папки! Агенты тщательно всё
проверили!
– Да папка-то, что папка… – Голос студента
сорвался. – Он документы унес! А в папку сунул старые газеты!
– Какие газеты? Кто «он»?
– Тимо! А Зепп этот меня нарочно забалтывал! Я, помню,
еще удивился, что это он представляться вздумал! Про предков своих, про
крестоносцев. А это он время тянул! Чтоб помощник успел содержимое папки
заменить!
Но генерал лишь таращил глаза, понимать отказывался.
Пришлось рассказать о своем позоре детально, со всеми подробностями. Что не
было никакого яда, в обоих таблетках был самый обычный аспирин. Что резидент
сактерствовал, изображая мучительную смерть, а слуга ему подыграл. Что
дурака-агента выпустили живым нарочно – дабы успокоил начальство: мол, план
развертывания уничтожен. На самом же деле он целехонек и сейчас наверняка уже
находится в Берлине.
Когда его превосходительство, наконец, уяснил всю
кошмарность случившегося, ему стало плохо. Он рухнул в кресло, отодрал шитый
позументами ворот. Лицо сделалось серым.
– План развертывания у немцев? Боже, Боже… Это
катастрофа. Не отставка. Крепость… Нет, хуже…
Алеша лил из графина воду, чтобы спасать пожилого человека
от сердечного приступа, но генерал вдруг вскочил, подбежал к нему и схватил за
плечи.
– Господин Романов, Алексей э-э-э Парисович, голубчик!
Теперь уж все равно… Не поправить, не изменить… Так вы бы уж… А? – Он
оглянулся на дверь и понизил голос. – Сами ведь виноваты. И меня в
заблуждение ввели. Ну что теперь поделаешь? Шум поднимать? Что это даст? Только
себя и меня погубите. Следствие, суд, разрушенные судьбы. А ради чего?
– Как это «ради чего»? – вырвался из его цепких,
как рыболовные крючки, пальцев Алеша. – Вы скрыть, что ли, хотите? Да ведь
немцам наш план известен!
Начальник взмолился: