Зимняя сказка - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 21

Автомобили, битком набитые бандитами, остались далеко позади. Белый конь совершал немыслимые скачки, подолгу не касаясь своими копытами земли. Питер Лейк привык к болотным лошадкам с их прыгучим аллюром на мелководье, однако они не могли идти ни в какое сравнение с этим замечательным белым жеребцом, который и сам поражался своим способностям, о которых совсем недавно даже не подозревал. До того как он сбежал от хозяина и встретился с Питером Лейком, он не мог скакать с такой же прытью. Его узловатые колена и могучая грудь горели огнем. Он несся на юг с немыслимой скоростью. Преодолевал одним махом полквартала и с каждым новым скачком исполнялся новых сил. Он с легкостью перемахивал через перекрестки, забитые повозками, на лету находя свободное место и опускаясь точно на него, с тем чтобы продолжить свой бег. Когда они оказались на людных улицах деловой части города, конь в очередной раз поразил Питера Лейка. Весь квартал к северу от Канал-стрит был запружен транспортом и людьми. Поняв это, конь громко заржал, оттолкнулся от мостовой и, взмыв в воздух, перелетел над изумленными толпами на другую сторону квартала, опустившись на углу Лиспенард. Он едва удержался на ногах, однако к тому времени, когда они увидели перед собой покрытые инеем деревья Бэттери, он совершал подобные прыжки уже без всякой боязни.

Питер Лейк спешился и пошел рядом с донельзя смущенным белым конем, старавшимся не смотреть на своего нового хозяина, которому еще никогда не доводилось видеть столь красивое животное. В коне его поражало все: темные, широко расставленные глаза, нежные розоватые ноздри, выражение, отдаленно похожее на грустную улыбку, благородная осанка и широкая грудь, какую можно увидеть разве что на бронзовых монументах, высокие, заостренные чувствительные уши, которые во время прыжков он прижимал к голове, пышный хвост, ягодицы, похожие на пару белых яблок.

– Кто ты такой? – изумленно спросил Питер Лейк.

Конь обернулся и внимательно посмотрел ему в глаза. Внутри у Питера Лейка все похолодело – во взгляде коня ему открылись бесконечные глуби, казавшиеся туннелем, ведущим в какой-то иной мир. Эта красота и глубина темных и совершенно невинных глаз говорили ему о чем-то почти неведомом этому миру, о том, что всегда было и всегда будет. Питер Лейк коснулся мягкого носа жеребца и обхватил его морду руками.

– Хорошая лошадка, – сказал он.

Животное оставалось совершенно безмятежным, и от этого Питеру Лейку почему-то стало грустно.

Люди, с которыми познакомился Питер Лейк в эту пору своей жизни, так же как и он, были беглецами, снедаемыми голодом, палимыми пламенем и раздавленными масштабами этого гигантского города. Питеру Лейку было уже за тридцать, но только теперь он узнал о том, что эти неведомые ему прежде одинокие мятущиеся души порой находили успокоение и утешение друг в друге. Между заледеневшими деревьями гулял холодный ветер, они же продолжали смотреть друг другу в глаза. Город исчез, обратился в безмолвную, занесенную снегом бескрайнюю пустошь. Странное чувство стало овладевать Питером Лейком. Он различил в глубине этих темных бездонных колодцев еле уловимые золотистые искорки, которые увлекли его за собой и увели в неведомые чудесные дали.

Усталые и замерзшие, они с конем покинули Бэтгери и вернулись на городские улицы. Питер Лейк решил отправиться в верхнюю часть города, с тем чтобы найти убежище и стойло для коня. Он узнал этот район еще в ту пору, когда работал кузнецом. Самое лучшее убежище находилось над небесным сводом, поблескивающим созвездиями. Для того чтобы добраться до места, им пришлось проехать по занесенным снегом улицам не одну милю. Тем временем на город опустилась ночь.

Удобно расположившегося Питера Лейка окружал изогнутый бесплодный лес серебристых опор и перфорированных металлических арок, скрепленные заклепками ветви которого то тут, то там были подсвечены снизу. Полом в этом помещении являлся изогнутый свод главного зала Центрального вокзала, потолком – стальная сетка. От светильников, изображавших созвездия, которыми совсем недавно украсили плафон главного зала, поднимались потоки теплого воздуха. Питер Лейк относился к числу редких счастливцев, знавших о том, что зримая вселенная создана при помощи балок и хитроумных опор. Он вернулся на ту сторону неба, на которой ему в свое время – совсем в другой жизни – доводилось устанавливать крепежные балки. Питер Лейк дополнил эту сложную конструкцию дубовой платформой, мягкой как пух периной, крохотной импровизированной кухней (представлявшей собой склад всевозможных консервов и печенья), стопкой технических справочников для ночного чтения, маленькой лампой, которая некогда была звездой (ее исчезновения никто даже не заметил), и намотанной на барабан длинной веревкой, являвшейся составной частью системы экстренной эвакуации, достойной лучшего ученика Мутфаула.

Примерно час ушел у него на то, чтобы почистить скребницей жеребца и найти ему место в стойлах Ройала Уинда, предназначавшихся для лучших лошадей. Ройал Уинд был сыном плантатора из Виргинии, собственность которого была конфискована после Гражданской войны. Питер Лейк считал, что несмотря на всю его резкость и напыщенность, ему можно было доверять. Жеребец, выросший в более чем скромном стойле, никогда не видел таких роскошных конюшен. Поев свежего овса и напившись сладкой воды, он заснул, после чего его накрыли толстым кашемировым одеялом и затенили лампу, чтобы свет не бил ему в глаза.

Питер Лейк решил провести на изнанке небосвода день-другой, с тем чтобы хорошенько выспаться и хоть немного прийти в себя. Здесь, где царили вечные сумерки, где слышался лишь едва уловимый шум прибоя и не было недостатка в свежем воздухе, он чувствовал себя в полнейшей безопасности. После нескольких дней, проведенных на морозе, он заснул мертвецким сном и проспал ночь, день и еще одну ночь. Он проснулся наутро, проспав тридцать шесть часов кряду, чувствуя себя совершенно отдохнувшим, и тут же стал готовить себе превосходное блюдо из рыбных консервов, томатов, вина, оливкового масла и минеральной воды «Саратога спрингс». Он утолил голод, помылся, побрился и переоделся. Теперь он чувствовал себя, словно Бог на небесах или Ральф Уолдо Эмерсон в своем кабинете, и потому мог отдаться неспешным раздумьям.

Ну вот, у меня есть замечательный конь, которого можно было бы полюбить за одни его глаза. Одним прыжком этот конь преодолевает целый квартал, и, вне всяких сомнений, он мог бы унести меня на поросшие соснами пустоши, на Гудзонские высоты или в Монтоук, куда Перли никогда не сунет носа. Там я смог бы по-настоящему прийти в себя. Однако стоит мне вернуться – и все начнется сначала. Я уже отдохнул, и потому мне не нужно уезжать из города. К тому же я всегда смогу спрятаться на болоте, или где-нибудь на чердаке, или в подвале. Какая разница? Это те же высоты или пустоши в миниатюре. Нет, единственное, что мне остается, – это измениться, стать совершенно иным человеком. Может быть, я смогу измениться настолько, что перестану их интересовать (узнать-то они меня все равно узнают). Скажем, если я стану монахом, они решат, что я свихнулся, и оставят меня в покое. Я мог бы стать, к примеру, мусорщиком или безногим калекой или посвятить себя Богу и потерять себя для этого мира…