Алиса повернулась и пошла прочь от остановки.
* * *
Он посмотрел на часы. «Сколько можно сидеть в ванной», — подумал он. Елена отсутствовала уже около часа.
Что же такое с ней произошло? Ее поведение его настораживало. Создавалось впечатление, что она его боится. А если боится — то…
Он все понял. Он почувствовал, как внутри его появился страх. Она что-то узнала. Он не знал, как ей это удалось. Ему она всегда казалась слишком глупой, чтобы догадаться самой. Навести ее на подозрения могла только одна особа. Но… Неужели и она знает?
Нет, постарался он себя уверить, нет… Этого быть не может. Он все продумал. Абсолютно все, до мелочей… Он не позволит этим глупым курицам нарушить его планы.
Он подошел к двери в ванную комнату и постучал:
— Елена?
Ему показалось, что его голос звучит ласково. Она должна открыть. Она обязательно откроет. Он постучал еще и попросил еще приторнее:
— Открой, Леночка… С тобой что-то случилось?
Елена не отвечала. Он забеспокоился. Не утопилась же эта дура от страха…
И тут он услышал ее сдавленный, тихий голос:
— Оставь меня в покое, слышишь? Уходи… Я все про тебя знаю.
* * *
Моя машина мчалась по городу, как «Харлей-Дэвидсон» на ночной дороге. Несколько раз мне казалось, что штраф неминуем, никто не простит мне такого пренебрежения к Правилам дорожного движения, но я успокаивала себя тем, что мое лихачество вызвано обстоятельствами, а значит, все обойдется.
Впрочем, скоро мы попали в затор. Я выругалась, заставив Лапина самодовольно улыбнуться и изречь:
— Ну, что я говорил? Эмансипированные женщины и дня не могут прожить без мата…
— Это не мат, — хмуро сказала я. — Это реакция организма, непроизвольная, кстати, на то, что мы застряли.
— Здесь можно объехать, — пожал он плечами, — это, правда, немного дольше, но все равно мы приедем быстрее, чем если будем торчать здесь.
Я коротко кивнула. Мы круто развернулись, чуть не сшибив печального мерина, неправедно пытающегося внедриться в первые ряды, и вызвав град ругательств и угроз со стороны владельца, юного лысого и обвешанного странными украшениями, я, впрочем, на его угрозы прореагировала меланхоличным молчанием, а подлый Лапин ехидно улыбнулся и сказал ему довольно отчетливо, хоть и тихо:
— Оставь нас в покое — не видишь, мы замаскированный «Запорожец»?
Парень открыл рот, да так и остался стоять в нелепой позе, заставив меня, невзирая на обстоятельства, залиться безудержным смехом.
Мы вылетели на дорогу как ненормальные, визжа тормозами, что заставило Лапина вслух предположить, что юность я провела в байкерской среде, что привело к этакой лихости моего поведения.
— По-моему, нам надо было просто позвонить в милицию, — вдруг серьезно сказал он.
Я окинула его взглядом. Неужели он ничего не понимает?
— По-моему, нам нельзя этого делать, — ответила я, — потому что мы можем не успеть.
— Но я именно поэтому…
— Вы что, не поняли, что собирается сделать Алина, Олег Васильевич? — спросила я. — И вы хотите, чтобы милиция обнаружила с дымящимся пистолетом в руке… Нет, мы должны просто постараться успеть…
— Я, в общем-то, не слишком понимаю, что происходит, но доверяюсь вашей непреклонной воле, — сказал Лапин.
— И правильно делаете, — хмуро резюмировала я.
— А вы мне не оставляете другого выхода, — подколол он.
— Сейчас открою дверь — прыгайте. На остановку у меня, простите, времени нет, — пошутила я, как мне показалось, изящно.
— Ну кто же вас тогда защитит? — спросил он, хотя, по-моему, ему просто не хотелось прыгать на ходу. — Могли бы объяснить мне суть текущего, так сказать, момента…
— Когда-нибудь, — пообещала я, — когда-нибудь обязательно…
Некоторое время он молчал. Я даже начала беспокоиться, не случилось ли с ним чего. Но он открыл рот и спросил:
— Что когда-нибудь?
Оказывается, он обдумывал, что же я такое имела в виду под загадочным «когда-нибудь».
— Когда-нибудь объясню, — разочаровала я его.
— А я-то думал, что это подразумевает нечто незабываемое… Скажем, «когда-нибудь я стану твоей, вот увидишь…» Или «когда-нибудь я тебя задушу в объятиях»…
— Когда-нибудь я просто выкину вас из машины, если вы намерены и дальше развлекать меня своими остротами, между прочим, довольно пошлыми, мешая мне сосредоточиться, — огрызнулась я.
Он обиженно замолчал. Потом не выдержал и добавил:
— Вовсе и не пошлыми… Здесь вы, Танечка, явно необъективны… — Но, заметив зверское выражение моего лица, испугался и пробормотал: — Молчу, молчу…
* * *
Маша посмотрела на часы. Было уже половина восьмого. Начинало темнеть. Алиса не звонила.
«Неужели она еще не доехала?» — обеспокоенно подумала Маша. Она уже начинала себя ругать. Ну как она могла отпустить девчонку одну, на ночь глядя… Мало ли что может случиться.
Она подошла к телефону и набрала номер Елены. Трубку никто не брал. Маша с ужасом подумала, что этой глупой Елены запросто могло не оказаться дома, а у Алисы нет ключа. И сидит она, бедная, под дверью, а Елена Бог весть когда появится. Может, и вовсе забыть, что сегодня к ней собиралась приехать дочь… С нее станется.
Маша начала собираться и уже через десять минут подходила к остановке. Что ж, если ей повезет, она успеет перехватить Алису у двери. Но какой скандал она устроит этой фурии!
К счастью, автобус пришел уже через минуту.
* * *
Он попытался еще раз доказать ей, что она не права — она просто Бог знает что придумала.
— Леночка, послушай, — мягко говорил он, — с чего ты все это взяла? Что ты знаешь? Лена, открой, я очень за тебя беспокоюсь!
Елена молчала. По ее лицу текли слезы вперемешку с тушью. Губная помада была размазана по лицу. В руке она сжимала дезодорант — единственное найденное оружие. Если он ворвется, она просто брызнет ему в глаза и убежит.
В это время зазвонил телефон.
— Черт! — выругался он. Только этого не хватало. Кто-то звонил настойчиво и долго, тишину разрезали эти звонки, и он мысленно потребовал: «Заткнись!» Звонки отчего-то действовали ему на нервы, как звук разрезаемого стекла или скрип качелей во дворе.
Елена же, наоборот, обрадовалась. Звонки внушили ей надежду. Значит, кто-то ее услышал. Значит, кто-то придет ей на помощь.
— Господи, — взмолилась она опять, — сделай так, чтобы они успели… Пожалуйста, Господи, сделай это не для меня — для Алисы!
Она неосознанно снова прикрылась дочерью — на этот раз перед Богом.