Дети пустоты - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Волков cтр.№ 20

— Это… ну, дела у нас. Нам ехать надо! — говорит Сапог.

Я молча киваю, пихаю локтем Губастого.

— А? Че? — вскидывает он раскрасневшееся лицо. — Че такое?

— Ты с нами едешь или тут останешься?

— Тут? — Губастый обводит взглядом комнату, потом переводит глаза на меня. — Еду, конечно. Щи вот доем…

— Свободу, значит, любите, — Николай вздыхает. — Понятно… Но имейте в виду — пацана вашего мы оставляем. Как его зовут, кстати?

— Хорек его зовут, — жестко отвечает Сапог. — У него мать есть. Алкашка. Так что вы с ним намаетесь. Права там, материнство, то-се…

— Господь испытаний не по силам не посылает, — туманно отвечает Николай.

— Спасибо, — Тёха отодвигает опустевшую миску. — Нам бы поспать малеха… А утром мы уйдем.

Таня начинает собирать со стола посуду. Аслан уходит. Николай приносит пару одеял, тулуп, в котором на улицу выходила его жена.

— Ложитесь здесь, на лавках. Утро вечера мудренее.

Я заворачиваюсь в колючее шерстяное одеяло и, балансируя на грани между сном и явью, слышу, как Шуня шепотом просит Таню показать, где можно помыться и все такое…

* * *

Просыпаемся поздно. Уже рассвело, через окно в комнату льется неяркий свет зимнего дня. Елена, жена Николая, печет блины, и по всему дому витает аппетитный запах. Сегодня суббота, в школу никому не надо, и в комнате появляются младшие дети — действительно мал мала меньше.

Завтракаем вместе с ребятишками Мезиновых. Потом идем проведать Хорька. Он лежит на втором этаже в спальне старших девочек. Из пышной белизны подушки торчит острый носик. Под закрытыми глазами синие круги, губы обметаны серым. Но дышит Хорек ровно, температуры нет.

— Кризис под утро был, — шепотом рассказывает Елена. — Теперь все хорошо будет. Лекарств хватит, вылечим.

Тёха достает из кармана деньги, отсчитывает пять тысяч и засовывает под подушку Хорька.

— Вы что, с ума сошли?! — возмущенно всплескивает руками Елена, но, наткнувшись на твердый Тёхин взгляд, умолкает.

Выходим из дома. Аслан, Елена и Таня остаются на крыльце, Николай спускается вместе с нами во двор.

— Ну че, пошли, что ли? — спрашивает Сапог.

— Я вас отвезу на станцию. Шатки называется, — Николай не смотрит на нас, уверенно показывает рукой куда-то в сторону леса. — Тут километров сорок. Сядете на поезд, местный, там билеты не нужны, проводнику заплатить можно. Доедете до Саранска.

— На кой нам Саранск? — не соглашается опытный Тёха. — Нам другая ветка нужна. Транссиб.

— Транссиб — это Арзамас, — объясняет Николай. — Тут закрытая зона, секретка. Дороги прямой нет, а если в объезд, очень далеко получается. Бензина у меня не хватит.

— Ясно, — Тёха хмурится, оглядывает нас. — Значит, поедем закоулками.

Николай отворяет двери сарая, скрывается внутри. Мы топчемся посреди двора. Небо светлеет — начинается тусклый зимний рассвет. Я слышу, как в сарае хлопает дверца машины, потом надрывно жужжит стартер. Наконец двигатель заводится, и спустя пару минут во двор выезжает потрепанный «уазик-буханка».

— Садитесь! — кричит нам Николай.

Мы лезем в холодное нутро машины. Здесь пахнет землей, бензином и резиной.

— По остаточной стоимости купили, — из-за руля объясняет хозяин «Уазика». — Списанный он. Но ничего, тянет пока. Без машины — как без рук. Картошку привезти, муку, комбикорм для поросят. На себе не попрешь.

Аслан спускается с крыльца, открывает ворота, и мы покидаем дом Мезиновых — как будто отплываем из тихой гавани в бурное море. Выезжая, Николай жмет на сигнал, Аслан поднимает руку в прощальном жесте. Из окон второго этажа нам машут младшие дети. Мелькает белое лицо Елены.

— Хорьку тут будет хорошо, — шепчет Губастый.

— Жевачку дай, — дергает его за рукав Шуня.

Ей все эти темы с родителями и детьми побоку. Скучно Шуне. Я давно уже понял — она любит движуху перемены всякие. Попрыгунья-стрекоза, как в басне. Интересно, что бы с ней было, если бы она к нам не попала?

Зимняя дорога — самая унылая из всех. Вокруг только снег да черные деревья. Редкие деревни проплывают за заиндевевшими стеклами, как картинки из учебника по русской литературе. Такие вот заснеженные деревни любили рисовать художники-передвижники. Пожалуй, это все, что я помню из школьного курса эстетического воспитания. Не, вру — нас еще учили слушать музыку душой. Толстенькая училка с бородавками на морщинистой шее, Элеонора Константиновна, пучила глаза и сипела: «Дети, чтобы волшебный мир классической музыки проник вам в душу, вы должны отрешиться от всего земного. Закройте глаза и слушайте, слушайте…» И врубала нам на старом проигрывателе какого-нибудь Чайковского. Очень мы, детдомовцы, любили ее уроки. Чайковский длинные телеги писал. Зажмуришься — и айда давить на массу, пока там «Лебединое озеро» играет.

А потом Губастый рассказал нам, что читал в одном журнале, будто бы Чайковский этот голубой. И всем сразу стремно стало его слушать. Только Элеонора Константиновна поставит пластинку с «Лебединым озером», как мы все сразу начинаем: «Фу-у-у! Отстой!» Она в крик: «Варвары! Дикари!», и к директору. А нам чего, мы ж детдомовские, с нас взятки гладки…

«Уазик» качает на ледяных ухабах, мотор ревет в подъемы, скрежещет коробка передач, громыхают в задке запасные колеса, домкрат, трос и прочий автомобильный бутор.

Автопечка старается вовсю, но постепенно салон вымораживает, и мы тесно прижимаемся друг к другу.

— Ребята, потерпите! — ободряет нас Николай. — Вон водокачку видите? Это уже Знаменское показалось. От него до станции километров семь.

Ну раз так, то терпим. «Уазик» надрывается из последних сил. Глохнет он возле занесенных снегом бетонных стен. Когда-то тут была автобусная остановка, теперь остался только остов.

— Зараза! — ругается Николай. — Карбюратор засорился. Бензин дерьмовый…

— Далеко отсюда? — коротко и деловито спрашивает Тёха.

— Да считай, приехали. Вон, за рощей железка и станция, — откидывая крышку двигателя, рассеянно отвечает Николай и сокрушенно бубнит: — Говорил же я ему — не бери у вояк, точно разбавленный будет…

— Мы пойдем, — объявляет Тёха. — Спасибо.

— Ну, это… — Николай отрывается от созерцания двигателя, оглядывает нас, словно видит впервые. — Счастливо вам! А то, может, передумаете, а?

— Не, нам ехать надо, — говорит Сапог.

Тёха молча открывает дверцу и спрыгивает в снег. Он уже все сказал, а повторять — не в его характере.

* * *

Станция называется Шатки. До поезда на Саранск у нас целых полтора часа. В здании вокзала холодно, и мы идем гулять. Поселок ничего себе, чистенький, к нам никто не лезет, не прикапывается, людей мало. Зато много памятников погибшим на войне. Оказывается, здесь похоронена Таня Савичева. Губастый рассказывает нам, что она во время блокады Ленинграда вела дневник, в котором писала, как умирали ее родители, бабушка и остальные родственники.