Королева эпатажа - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 58

Спустя много лет Артур Лурье так вспомнит об Ольге: «Ольга Афанасьевна ГлебоваСудейкина, волшебная фея Петербурга, вошла в мою жизнь за год до Первой мировой войны. Она жила только искусством, создав из него культ… Ольга Афанасьевна была одной из самых талантливых натур, когдалибо встреченных мною…» Спасибо Артуру Лурье за щедрость эпитетов, однако все свои многочисленные таланты сама «двух муз беспечная подруга» оценивала довольно трезво. Ну да, она блестяще играла некогда небольшие эффектные роли, но для них больше требовалась красота и пластичность, чем настоящий талант. Ну да, она делала великолепные куклы и фарфоровые фигурки, но ведь это только забава, в Третьяковку или, скажем, в Русский музей ее игрушки не возьмут… Между прочим, она ошиблась: три фигурки работы Ольги ГлебовойСудейкиной хранятся именно в Русском музее и в наше время. Однако все равно — Ольга прекрасно сознавала, что у нее есть лишь один понастоящему огромный, искренний талант — талант красоты. И пользовалась она им, пока этот источник не иссяк.

Ольга и Артур покинули квартиру Анны на углу Марсова поля (той самой, отмеченной последним страданием забытого Всеволода Князева) и поселились в мастерской знакомого художника. Жизнь они вели самую богемную и свободную. Словно бы вернулись дорогие Ольге былые деньки, когда она была воистину «подруга поэтов» и получала от них наперебой то стихи, то букеты, то письма с объяснениями в любви.

«Гроза предвесенних трепетов» назвал свое объяснение в любви Игорь Северянин, посвятив его «О.С»:

Весенним ветром веют лица

И тают, проблагоухав.

Телам легко и сладко слиться

Для весенеющих забав.

Я снова чувствую томленье

И нежность, нежность без конца…

Твои уста, твои колени

И вздох мимозного лица, —

Лица, которого бесчертны

Неуловимые черты:

Снегурка с темным сердцем серны,

Газель оснеженная — ты.

Смотреть в глаза твои русалочьи

И в них забвенно утопать;

Изнежные цветы фиалки

Под ними четко намечать.

И видеть уходящий поезд

И путь без станций, без платформ,

Читать без окончанья повесть.

Душа поэзии — вне форм!

В странной суете пережили Ольга и Артур войну, обе революции, живя, как во сне, в мире своей любви, своих иллюзий, довольствуясь малым, эфемерным, надеясь то ли на восстановление прошлого мира, то ли на те духовные блага, которые, будто из рога изобилия, посыплются из мира нового…

В это время Лурье вдруг сделался заведующим музыкальным отделом Наркомпроса. Отношение к нему «товарищей по цеху» было неоднозначным. Рахманинов его откровенно презирал, а Прокофьев называл сволочью; согласно воспоминаниям современников, именно Лурье травил подлинных художников и «выдавил из страны» Глазунова и Метнера, Гречанинова и Малько, многих других. Лурье велел не давать нотной бумаги тем музыкантам, которые, по его мнению, были чуждыми революции. Оставим это без комментариев — на совести Лурье, его биографов и Времени.

Как ни странно, небольшой актерский талант Ольги, а вернее, ее уникальная красота были в ту пору весьма востребованы. Музыкальный театр, в котором она играла, пользовался большой популярностью, актеров часто призывали выступать в рабочих и солдатских клубах, приходилось и выезжать на гастроли в провинцию. На всю жизнь она запомнила один любимый зрителями трюк: как ее каждый вечер спускали на сцену на канате в пятнадцать метров длиной. Этот «нырок» навсегда остался для нее сущим кошмаром.

В первые постреволюционные дни и месяцы фантазия художников, еще не решивших, связать себя с новым государством или покинуть его, била простотаки ключом. Запретных тем вообще не было, поэтому Ольга то исполняла роль Богородицы в «вертепе кукольном» Михаила Кузмина «Рождество Христово», то играла пантомимическую роль в музыкальной комедии того же Кузмина «Венецианские безумцы», то танцевала в балетепантомиме «КэкУок» К. Дебюсси, поставленном специально для нее Юрием Анненковым, то выступала в роли Смерти в арлекинаде «Веселая смерть»… У нее не было определенного амплуа, она, чудилось, могла играть все.

«Бродячая собака» существовать перестала. Теперь богема собиралась в «Привале комедиантов». Здесь ставились спектакли с участием Ольги, здесь она продолжала разбивать сердца.

Старинный обожатель Соллогуб не мог не воспеть Ольгу и в эту пору ее жизни:

Загудят здесь струны,

Зазвучат здесь стансы,

Вы затейте танцы.

Оленька споет вам

С видом беззаботным

Нежные романсы.

И про власть Амура

Песенки Артура…

Отношения у них были теперь сугубо дружеские. Ольга писала письма из гастрольных поездок:

«Дорогой Федор Кузьмич! Я пользуюсь случаем, что из Вологды едет одна знакомая артистка, и она довезет до Питера мое письмо — я не получила ни от Артура, ни от Анны Андреевны ничего до сих пор, и я не знаю, почта ли здесь причиной, или что другое. Я все время справлялась о Вас и о Вашем здоровье, но, к сожалению, ничего не знаю, надеюсь, что с Вами благополучно. Застряла я в Вологде. Сначала простудилась и хворала, потом решила тут же и поправиться. Кроме того, надо заработать себе на сапожки и починить валенки, что мне скорее удастся здесь — подзаработать, — чем дома. Играю каждый день. Хорошо, что живу в театре, а то не выдержать бы! На сцене сейчас в морозы холодно, а у меня в комнате тепло — большая настоящая печь, от каких в Питере мы отвыкли. Я как приехала, купила сразу вам масла, и оно лежит у меня. Тогда оно стоило еще по 55 тысяч, а теперь уже стало по 90. Цены почти питерские, что очень печально. Но Бог даст, привезу себе сапожки. Дорогой Федор Кузьмич, как Вы себя чувствуете в новом году? Я постоянно вспоминаю Вас и милое прошлое. Дай Вам Бог силы и радости. Очень прошу прислать мне о себе весточку. Вологда, Дом Революции, мне».

Бывший любовник стал посредником в отношениях с любовником нынешним и почтенным старым другом…

Наладились отношения и с Михаилом Кузминым: страшная кровавая рана, их разделившая, исчезла бесследно. И стихи Кузмина, посвященные Ольге, полны все тем же восхищением перед безусловностью ее красоты и обаяния:

Пускай нас связывал издавна

Печальный и веселый рок,

Но для меня цветете равно

Вы каждый час и каждый срок.

Люблю былое безрассудство

И алых розанов убор,

Влюбленность милую в искусство

И комедийный нежный вздор.

На сельском лежа на диване

Вы опускали ножку вниз

И в нежножелтом сарафане

Сбирали осенью анис.

Весенним пленены томленьем

На рубеже безумных дней,

Вы пели с пламенным волненьем

Элизий сладостных теней.

Вы, коломбинная Психея,

Считаете воздушно дни,