– Не совсем…
Зачем Ван Хаасу знать о моих проблемах? С другой стороны, он может что-нибудь посоветовать, взглянув на проблему свежим взглядом? Поэтому я в нескольких словах поведала ему об Анатолии, «Голудроле» и всем, что с этим связано.
– «Голудрол», вы сказали? – пробормотал он, когда я закончила.
– Да. Неужели вам знакомо это название? Странно, ведь препарат новый!
– Дело не в названии – его я слышу впервые, но вот его эффект… Кажется, я что-то такое припоминаю, но где и при каких обстоятельствах?.. Ладно, давайте-ка вернемся к нашим баранам, как говорят французы. Я хочу знать, понравилось ли вам то, что вы здесь увидели?
– Очень. Честно скажу, я никогда не бывала на таких предприятиях, и ваше произвело на меня большое впечатление.
– Это значит – «да»?
– Вы о чем?
– Согласны работать с «Либе Фрау»?
– Понимаете… Я знаю, что отняла много вашего времени, и…
– Не переживайте: я сам распоряжаюсь своим временем и тем, на что его тратить. Что вас смущает? Обещаю, что мы надолго вас не задержим – максимум на недельку, да и то не с утра до вечера, а на несколько часов. Как вы на это смотрите? Нам нужно отснять портфолио для рекламы в женских журналах и пару-тройку роликов – только и всего.
Ван Хаас говорил убедительно, а я испытывала муки совести из-за того, что заставила человека водить меня по заводу, когда он мог посвятить это время семье.
– Ладно, – подавив вздох, ответила я. – Всего на несколько часов?
* * *
Не успела я вечером войти в квартиру, как зазвонил телефон. На проводе была Лариса Журенко – та самая, которая так мило приняла меня в офисе «Либе Фрау». Она спросила, когда мне удобно подъехать на фотосессию. Надо же, как Ван Хаас быстро взял меня в оборот! И все-таки мне этот мужик понравился. Было в нем что-то такое ненашенское, нечто, что принято называть «европейским налетом». Такой налет со временем появляется на старом золоте. У меня есть доставшиеся от тети серьги с бриллиантами, так вот на них тоже есть такой налет. В ювелирной мастерской я хотела его снять, но ювелирша попалась знающая и сказала, что делать этого не стоит: так сразу видно, что вещица старинная. Я, конечно, не хочу сказать, что Ван Хаас стар – совсем наоборот, полагаю, он моложе меня лет на пять. Дело не в возрасте, а в ореоле спокойного благополучия и благородства, которые, как и завод, произвели на меня благоприятное впечатление.
Встречу назначили на следующее утро. Правда, уже вторые сутки собираюсь встретиться с Егором Артамоновым, но чего уж там – поеду после обеда, куда он денется?
Дома оказался Влад.
– Ну, и где мы шляемся? – подозрительно спросил он, принимая у меня плащ. – Я надеялся пожрать по-человечески, а в холодильнике шаром покати!
– Могу поджарить тебе картошки. Дашка не звонила?
– При мне – нет.
Мы прошли на кухню.
– Как дела у твоего Анатолия? – вдруг поинтересовался сын.
– Не знаю, Дашка-то дома не ночевала… Последнее, что мне известно, – полицейские обнаружили пистолет, из которого стреляли в Илью Митрохина. Пистолет принадлежит Толику.
– Это ничего не значит – кто угодно мог…
– Толик соврал Дашке, – перебила я. – Он сказал, что не знает, куда делся пистолет, а потом сам же его перепрятал, и все это засняла камера!
– Вот это фокус! – присвистнул Влад, покачивая головой. – Мы не так близко общались с Анатолием, но мне как-то не верится, что он мог кого-то убить.
– Я тоже так считаю, но теперь даже не представляю, как Дарья выпутываться станет! Она была в такой ярости от его лжи, что готова бросить дело!
– Она никогда такого не сделает.
– Ха, ты что, Дашку нашу не знаешь? Принципы для нее мало что значат!
– Да дело не в принципах, мам. Не знаю, наказывают ли у нас за такие штуки по закону, но за границей за подобное неэтичное поведение лишают лицензии. В нашем случае, возможно, все не так серьезно, но об адвокате, при первых же трудностях отказавшемся от подзащитного, определенно пойдет дурная слава.
– Может, ты и прав.
– Все-таки мне кажется, что парня подставили, причем подставили профессионально – так, что когда убили Митрохина, других подозреваемых даже не стали принимать во внимание!
– Ты считаешь, следователю кто-то платит?
– Не обязательно. «Телефонное право» никто не отменял: один звоночек откуда надо, и следователь, как флюгер, сменит направление расследования!
– Но кому надо подставлять Толика? – недоумевала я.
– Как это кому – «Фармаконии», разумеется!
– Но ведь председателем совета директоров являлся Илья Митрохин, а именно он-то и погиб!
– В совете директоров есть и другие люди, которым не выгодна буча, поднятая Анатолием и его командой потерпевших. Может, когда убили Митрохина, кто-то из них увидел в этом возможность отделаться от надоедливого доктора?
– Почему тогда просто не избавиться от него физически? – спросила я. – Толика уже однажды избили и, если они так его боялись, могли бы грохнуть!
– Не скажи. Во-первых, тогда подозревали бы именно владельцев «Фармаконии», ведь Толян только им и мешал. Во-вторых, он стал бы мучеником, пострадавшим «за правое дело», и, чего доброго, его смерть привлекла бы нежелательное внимание СМИ и следственных органов. Если же подставить его, чтобы все считали, будто он убил Митрохина, то любые его слова будут восприниматься как ложь, что бы он ни утверждал и как бы ни оправдывался.
В этом был смысл.
– Я вот все думаю, – пробормотала я после недолгого размышления, – если ты прав, то почему «Фармакония» так старается уничтожить Толю? Даже если докажут, что «Голудрол» вреден, они потеряют деньги, изъяв препарат из продажи, но ведь фирма производит не только его, а еще много других медикаментов, так? Почему же они так всполошились из-за Толиных действий – настолько, что решили капитально за него взяться?
– Думаю, ты слишком узко смотришь на ситуацию. Начнем с того, что изъятие препарата с рынка чревато огромными потерями. Не забывай, что «Голудрол» выиграл тендер на поставки в государственные онкологические клиники, а это чертовски большие бабки! Кроме того, в этом случае потянется целая цепочка. Кто и за чей счет проводил клинические исследования? Они ведь, грубо говоря, делятся на проводимые при участии профессионального медицинского сообщества и гораздо более частые – те, что проводят сами фармацевтические компании. Это все равно как судья являлся бы одновременно владельцем тюрьмы и получал государственную дотацию, зависящую от «поголовья» заключенных! Неужели он оправдает подсудимого, если таким образом от него утекут деньги?
– Но ведь такие исследования принимаются во внимание Министерством здравоохранения, значит, их нельзя считать полностью сфабрикованными!