Что изба не закрыта на замок, меня не удивило. Старики Коськины часто забывали это сделать. Я имею ввиду в ночное время. А днем у них вообще все было распахнуто настежь – кроме сломанной швейной машинки «Зингер», в избе ничего более ценного не наблюдалось.
Ну разве что переносной японский радиоприемник, подарок сына; но они таскали его с собой почти всегда и везде – чтобы не пропустить ни одной новости, как международной, так и в масштабах страны, области и района.
– Ау, дед! Проснись! – громко окликнул я деда Никифора. – Проснись, уже солнце встало!
Я знал, что он спит более чутко.
Никакой реакции. В ответ снова раздался лишь один храп. Не хило… Воистину у стариков Коськиных сон богатырский.
– Горим! Пожар! Спасайся, кто может! – заорал я, что было мочи, и затопал ногами.
Дед открыл глаза и сел. Посмотрев на меня каким-то шальным взглядом, он сказал:
– Возьми ведра в сенцах. Пожар надыть заливать сверху…
И снова брыкнул на подушку. Мать твою!… Что это с ними такое!? Я подошел вплотную к кровати и начал трясти деда за плечо:
– Дед, пора вставать! Ты меня слышишь?
– Слышу… – не очень внятно буркнул дед Никифор, но даже не шевельнулся.
– Так какого хрена!… – взорвался я. – Вставайте, вас обокрали!
– А, что? – подхватилась баба Федора. – Кого обокрали, где, когда?
– Церковь в райцентре, – брякнул я первое, что мне пришло в голову.
Наверное, потому, что недавно – нет, давно, в прошлой жизни, когда я еще был при жене – слышал подобную информацию по телевизору. Единственной моей мыслью тогда было следующее «Попадись мне эти воры-христопродавцы – собственноручно задушил бы».
– Да? – Баба Федора живенько встала на ровные ноги. – Надо к Дарье сбегать, рассказать.
– Деда поднимайте. С ним что-то не то.
– Ой, боженьки! – Бабка всплеснула руками. – Никифор, голубчик, ты чего!? Вставай, вставай, я сейчас кашку сварю… Ты меня слышишь? Людоньки, он помирает! Ой, мамочки, ой, Господи!…
Баба Федора запричитала так, что у меня в ушах звон пошел.
– Отставить! – гаркнул я, как заправский старорежимный унтер-офицер. – Живой он. И еще лет двадцать проживет. Нашатырь у вас есть?
– А как же… где-то здеси… – заметушилась бабка. – Вот! Нашла.
– Отлично.
Я намочил нашатырным спиртом какую-то тряпицу и ткнул ее прямо в нос храпящего деда.
Реакция на импровизированную «скорую помощь» превзошла все мои ожидания. Дед взбрыкнул, словно молодой жеребчик, резво соскочил с кровати и в одних подштанниках понесся на улицу. Я просто обалдел. Ни фига себе примочки…
Естественно, мы с бабкой в едином порыве ломанулись следом, едва не застряв в дверях. Может, дед сбрендил от нашатыря?
Картина, которая открылась нашим взглядам, была патриархально-обычной в деревенской глуши. Дед Никифор стоял под кустом бузины и с огромным наслаждением – со сладострастными стонами и довольным кряхтеньем – справлял малую нужду.
Да, видать деда здорово прижало…
Мы с бабкой потихоньку вернулись в избу. Спустя некоторое время к нам присоединился и дед Никифор. Когда он оделся (бабка спала в халате, в котором вышивала по деревне с утра до вечера), я спросил:
– Что это с вами?
– Голова болит, – ответил дед удивленно, щупая свою макушку. – Странно…
Еще как странно. Лицо деда было таким же бледным до синевы, как и у бабки Федоры, когда я увидел ее лежащей на своей постели.
Что-то здесь не так…
– Вы никуда ночью из дому не выходили? – с деланной небрежностью спросил я бабку.
– Я?
– Ну да, вы.
– Христос с тобой, сынок! По ночам мы не шастаем. А что такое?
– Ничего. Мне почудилось…
– Что тебе почудилось? – не отставала бабка.
Ну все, попал я как кур в ощип. Теперь баба Федора от меня не отцепиться, пока я не придумаю ей какую-нибудь сногсшибательную историю.
Но на посторонний мыслительный процесс у меня не было ни времени, ни желаний, поэтому я сделал старикам ручкой, сказал «Все вам доброго» и прытко выскочил на улицу – чтобы бабка за рукав не цапнула, и не тормознула меня на часок.
– Ты чего приходил, сынок? – прокричала мне вслед баба Федора, стоя на пороге.
– Соли попросить, – ответил я машинально.
– Так чего же не взял?
– Вспомнил, что у меня в кладовой есть еще одна пачка.
– Тогда конечно… Заходи, соколик, ежели что. Будем рады.
– Спасибо, как-нибудь…
Добрые люди… И какая-то тварь едва не отправила их на тот свет. Я теперь был совершенно уверен, что стариков усыпили каким-то газом. И это с их не очень крепким здоровьем…
А бабка Федора вовсе не ведьма, которая на метле прилетела в мою избу. Ее принесли и подложили ко мне в постель. Чтобы напугать меня до смерти. А потом вернули обратно, в свою избу, пока я пребывал в расстроенных чувствах.
И моя отключка, когда я вечером брыкнулся непонятно от чего, как бык на бойне, также с этой оперы. Меня тоже усыпили. Но как, каким образом? Это вопрос. Которым я сейчас и займусь.
Так думал я, озабоченно хмурясь и размашисто шагая по нашему деревенскому «Бродвею» – главной улице, название которой давно кануло в лету, представлявшей собой заросшую спорышом широкую тропу между избами.
Да и кто бы ее укатал? Машины и прочие механические транспортные средства к нам могли добраться разве что в зимнее время, и то не всегда – болота замерзали лишь во время сильных морозов, а нынче одни оттепели, климат поменялся, стал почти европейским.
А телега Зосимы с Машкой в запряжке ездила по улице так редко, что даже следов не оставляла.
Неожиданно меня будто что-то укололо под сердце. Повинуясь непонятному порыву, я резко поднял голову, посмотрел налево, и увидел, что из переулка на меня пристально смотрит ведьмак-черноризец.
Он стоял, опершись на свою клюку, неподвижный, как изваяние, сработанное искусным мастером-резчиком из черного эбенового дерева. Только покрытое загаром лицо было немного светлее. Наверное, этот черноризец загорал на болотах, когда искал фиг его знает что вместе со своей братией.
Наши взгляды столкнулись, и мне показалось, что воздух между нами заискрил. Я и не пытался скрыть ненависть, которая полыхнула во мне совершенно спонтанно. Я не боялся, я готов был к схватке, и ведьмак это, похоже, понял. Понял он и то, что я разгадал его игру.
Поединок взглядами длился считанные секунды. Но за это время мы оба поняли, что наша вражда – смертельная. И драка предстоит беспощадная.