– Ты сегодня какая-то странная…
– День сегодня такой…
После того как Логинов уснул, она накинула халат и постучалась к Жоре.
– Да…
Она вошла и увидела его сидящим на узкой кровати с книжкой в руках.
– Как дела? – спросила она.
– Да какие там дела… Вздрагиваю от любого шороха…
– Ты так и не надумал мне ничего рассказывать?
– Было бы чего…
– Отец не звонил?
– Звонил… У них же была встреча века – на нейтральной территории, все как в кино…
– Ты имеешь в виду Волкова?
– А кого же еще? Я и так знал, что он здесь ни при чем… Если бы только знать, если бы только знать…
– Посмотри мне в глаза…
Он поднял голову. Взгляд у него был бегающий.
– Ты ведь боишься… И самое ужасное, что ты знаешь, кого боишься, и молчишь… Ты трус…
– Да, я трус…
– А это правда, что Лари вместе с отцом ходил к Изольде?
– Вы и об этом знаете?
– А как же… А тебя он что, не приглашал?
– Приглашал, почему, да только я не ходил… Разве что к Герману, когда его отец уходил или, еще лучше, уезжал…
– И вы развлекались на его квартире?
Он покачал головой.
– Может, причина кроется в ваших амурных похождениях?
– Да не знаю я… – Он встал, большой, пухлый, неловкий, и Наталия подумала, что Жорж, пожалуй, единственный из всей этой троицы мог комплексовать по части женщин. Навряд ли он нравился тем девицам, с которыми проводили время Герман и Лари.
– Ну хорошо, не будем… Отдыхай… Надеюсь, Соня покормила тебя?
– Да, было очень вкусно. – Он смотрел в окно: там на улице стоял джип, набитый охранниками.
Наталия поймала его взгляд и словно прочитала его мысли: конечно, не всю ведь жизнь под его окнами будет стоять охрана… А как жить, находясь в постоянном страхе?
* * *
На кухне она налила себе чаю.
Поговорив в Сосновом Бору с бабой Надей, она поняла, что все коптильни похожи одна на другую… И что это не сарай, который стоял возле дома и который Наталия приняла за коптильню, что коптильня – это несложное устройство, врытое в землю с выведенной трубой для дыма…
Так уж устроен человек: он видит только то, что хочет видеть.
Единственной зацепкой по делу Литвиновой стало, конечно, известие о завещании и о Берковской. Когда Наталия услышала от паспортистки в ЖЭКе эту фамилию, она была потрясена. Конечно же, она сразу же пошла в эту квартиру, надеясь встретить там эту самую Берковскую, но сколько ни звонила, ей так никто и не открыл. Зато она поговорила с соседкой, которая и рассказала ей о том, что видела здесь, в этой квартире (она еще выразилась «в Ирочкиной квартирке»), женщину, много старше ее, но очень похожую на Литвинову.
После общения с соседкой оставаться в подъезде, а уж тем более взламывать дверь было бы крайне опасным. Поэтому Наталия отложила это до глубокой ночи.
Уроки Сапрыкина не прошли даром. Втайне от Логинова он научил Наталию пользоваться отмычками и ломиком. А тренировались они, стыдно сказать, на замках от двери логиновской квартиры. После чего пришлось покупать три новых замка разной конфигурации. Спустя еще полгода Наталия вскрыла и эти три замка. Здесь уже было не обойтись простой заменой замков, и они поставили новую, двойную металлическую дверь. Логинову Наталия это объяснила очень просто: она перевезла туда зимние вещи, меха, а потому в целях сохранности пришлось поставить более надежные двери и замки.
Она надела теплый свитер, куртку и вышла из квартиры.
Вывела машину из гаража и поехала к дому, где раньше жила Литвинова. Она до последнего надеялась на чудо, что Литвинова не погибла, что из реки достали другую женщину, но стоматолог по фамилии Николаев развеял весь ее романтизм как дым… Он совершенно спокойно отыскал у себя в кабинете карточку Литвиновой и показал ей запись, сделанную полтора года назад, когда Ирине была поставлена пломба: четвертый зуб слева снизу. У женщины, которую нашли в реке, была точно такая же пломба… Подтвердил он также и тот факт, что пациентка оказалась на редкость скандальная и обещала подать на него в суд за, как она выразилась, «садизм»… Так что все совпало.
Два часа, которые она провела в библиотеке, тоже, значит, оказались напрасными: она искала в криминальной местной хронике информацию об исчезнувших приблизительно в начале ноября или конце октября прошлого года молодых женщинах. Их было две. Она выписала их фамилии и указанные в газетах номера телефонов, но после разговора с Николаевым это уже не имело смысла. Но план есть план. И она решила действовать по нему до конца. А это означало, что на завтра у нее были намечены телефонные звонки по поводу этих пропавших женщин.
Она остановила машину прямо возле подъезда, вышла и поднялась на второй этаж. Позвонила. Подождала. И когда убедилась, что в квартире никого нет, принялась отпирать замки.
Когда она, дрожа от страха, вошла в темный коридор, в нос сразу же ударил запах пыли. Так пахнет обычно в нежилых помещениях.
Она провела рукой по стене и, отыскав выключатель, щелкнула им. Сразу же вспыхнул свет. Он шел от лампочки без абажура, висевшей прямо над головой.
На полу в прихожей довольно новая шерстяная дорожка, в комнатах стоит традиционная мебель: стенка, стол, диван, кровать, стулья, кресла… Кругом чисто, словно недавно убирали, хотя запах пыли не выветрился.
Она обошла две комнаты, кухню, заглянула в ванную комнату, но ничего примечательного не обнаружила. И когда уже решила возвращаться домой, в прихожей с ней чуть не случился обморок: на вешалке она увидела то самое синее пальто с многочисленными вытачками, фасон, модный в начале века… И здесь же белая «таблетка»…
Это было какое-то наваждение…
Наталия просто выбежала из квартиры, захлопнула дверь и, не помня себя от страха, села в машину. И только когда отъехала, немного пришла в себя.
То, что за квартирой следует установить наблюдение, было ясным как день. Ведь именно женщина в синем пальто и белой шляпке передала записку, погубившую Лари… Возможно, что и Герману досталась записка, написанная этой сумасшедшей…
Она вернулась домой и от холода и озноба долго не могла прийти в себя. Сидела на кухне и ждала, пока не наберется вода в ванне. И лишь спустя время она, полежав в ванне и успокоившись, приняла на всякий случай аспирин и легла спать.
– Где ты все ходишь? – сквозь сон побормотал Логинов, и Наталия с тоской подумала о том, что ей скоро двадцать восемь лет, а она ни разу в жизни не была по-настоящему счастлива как женщина.
– Я хочу безумного мужчину, – сказала она, укрываясь с головой одеялом и мысленно переносясь в Лондон…