— …Чего-то долго не едут. Сколько мы тут уже торчим?
— Один час четырнадцать минут.
— Давно пора бы появиться. Здесь до города не больше десяти километров.
— Двенадцать.
— Однохренственно. По-любому это двадцать минут не самой быстрой езды, — проворчал Бугаец. — Слушай, а может, у местных ментов не одна такая база? Я к тому, что к ночи совсем похолодает. А мы, в натуре, сидим у Баренцева моря и ждем погоды.
— Здесь не море — здесь Кольский залив, — поправил приятеля Зеча.
— А какая на фиг разница?
— Ровно такая, как между Финским заливом и Балтикой… Ты шенгены себе и сыну выправил?
— Да. Во вторник получил.
— Не затягивайте с отъездом. Сделаем работу, вернемся в Питер, ты — пацана в охапку и к братьям-фашистам. Твою долю я сам переправлю.
Где-то совсем близко от них зашуршали-затрещали кусты, и через несколько секунд на пригорочек выкатилась лохматая псина с большим черным пятном на носу. Пес удивленно уставился на незнакомцев, приветливо помахал хвостом и склонил морду, словно бы ожидая ответного приветствия.
— О, Бобик! Ты чей?
— С базы пришел. Значит, легавый.
Обрадованный появлением хоть какого-то разнообразия, Бугаец принялся заигрывать с псиной, и та, с щенячьего возраста привыкшая доверять людям, охотно взялась подыграть. Зеча наблюдал за нашедшей друг друга парочкой с явным неудовольствием, но пока молчал. Молчал, вплоть до того момента, пока Бугай не полез в сумку за колбасой. С явным намерением закрепить знакомство.
— Не вздумай! А то потом не отвадишь. И вообще — гони его на хрен! А ну пошел! — злобно рявкнул на пса Зеча. — Пшел отсюда!
Вздрогнув, псина отбежала в сторону. Но не ушла совсем, а лишь вопросительно посмотрела на странных людей: подобного рода реакция ей была в диковинку.
— Человеческих слов мы, значит, не понимаем?
Зеча отыскал во мху небольшой камушек и прицельно метнул: жалобно взвизгнув, пес обиженно ретировался. Наверное, побежал на базу жаловаться.
— На хрена ты его камнем-то? — всерьез осерчал Бугай. — Нормальный такой пес, симпатичный. Опять же, тварь божья.
— Не люблю собак.
Зеча прикрыл глаза, и на него тотчас нахлынули видения прошлого. Это снова был он: все тот же, мучающий его много лет, кошмар…
…Проникающий из щелей лунный свет: лишь его рассеивающиеся дрожащие лучики дарят надежду и не позволяют считать темноту кромешной.
Запах нечистот и человеческих испражнений. Земляной утоптанный пол низенькой перекособоченной кошары, в самом центре которой врыт столб. Он поддерживает сгнившие доски крыши.
А еще в него вбита железная скоба, к которой крепится тяжелая, в человеческий палец толщиной четырехметровая цепь. Последнее ее звено крепко перехватывает правую лодыжку Зечи. В данный момент этой самой цепью он, искусанными до мяса руками, на последнем усилии пытается пережать горло отчаянно скулящей, сучащей в агонии лапами здоровенной псине.
Болевой шок настигает одновременно с последним вздохом зверя — сознание покидает Зечу, ступив на дорожки лунных лучиков, и он, почти с блаженством, погружается в небытие. Из которого, окончательно смирившись с неизбежностью смерти, более возвращаться не собирался…
Ну да не все в нашей жизни зависит от нас.
Два часа спустя, на рассвете, село будет отбито федералами, и живой труп командира взвода роты спецназа старшего лейтенанта Сергея Подольского, без вести пропавшего при выполнении особого разведзадания три недели назад, обнаружит «команда зачистки».
Еще через неделю, уже в госпитале в Ханкале, чудом выживший «спецназёр», уже в ту пору известный среди своих под кликухой Зенит-Чемпион, узнает подробности появления в его узилище «собаки Баскервилей». Узнает от особиста, посетившего его для снятия первичных показаний.
Он узнает, что хозяин-чеченец, которому раненный в ногу Зеча достался в качестве боевого трофея, оставив днем ранее узнику узелок с провиантом (сухари, вода и самогон), вскоре озаботится проблемой доставки провианта, так как следующим утром в аул забредет чужая банда и выставит охрану вокруг села, никого из него не выпуская. И с этого момента хозяин не сможет навестить своего «зашхеренного» от ненужных глаз раба. А тут еще, до кучи, и своя натасканная на «транзитные переноски» собака ни в какую не хотела возвращаться в кошару. И тогда хозяин попросил соседа, с которым был в доле от «русских рабов», одолжить его собаку, также неплохо знавшую дорогу до кошары. Тем паче что соседская псина и без того буквально рвалась с цепи.
Хозяин не догадывался, что собака соседа уже давно «прикормлена» наркотой. Поэтому, когда та принесла в кошару узелок и не получила ожидаемой «пайки» (бараньи кишки с гашишем), то в бешенстве набросилась на прикованного к столбу узника.
Стоит ли ее винить за это? Ведь ломка собаки-наркомана мало чем отличается от ломки ее наркозависимого друга-человека…
[16]
…Зеча открыл глаза и недовольно потряс головой, словно бы пытаясь вытрясти из нее остатки неприятных воспоминаний:
— Такая вот «тварь божья» под Мескер-Юртом мне половину левой кисти и кусок задницы отгрызла, — глухо сказал он.
— Это когда мы с Куртом тебя из зиндана вытаскивали?
— Да.
— Так-то чеченская была. А это наш, российский, дворняга.
— А Чечня, по-твоему, что? Не Россия?
— Чечня — это…
Бугаец ответить не успел, так как у Зечи неожиданно подал голос мобильник:
— …Да… Здорово!.. Север? Нормально. «Шумел багульник, ягель гнулся, а ночь мурманскою была…» Слушаю… Понял тебя… Да… А известно в какую?… Как?… Есть, впитал. Да не то плохо, что форс-мажор, главное, чтобы не на миноре кончить… Во-во… Хорошо. В таком разе мы погнали… Все. До связи… — Зеча убрал мобильник и прыжком вскочил с земли на ноги. — Подъем, брателло!
— Что там еще стряслось?
— Девки этой ночью здесь не появятся.
— Почему?
— Неважно. Какой-то у них форс-мажор случился, и они остановились в гостинце «Полярные зори». Едем в город. Там, уже на месте, сориентируемся…
Мурманск,