Ящик для письменных принадлежностей - читать онлайн книгу. Автор: Милорад Павич cтр.№ 9

На ужин она получила в тарелке с зеркальным дном двойную порцию – для себя и для отраженной в зеркале собственной души: фасоль, грецкие орехи и рыбу, а перед обедом маленькую серебряную монетку, которую она, так же как и я, держала под языком все время, пока мы ели. Таким образом, все мы четверо насытились одним ужином: она, я и две наши души в зеркалах. После ужина она подошла к иконе и спросила меня, что это такое.

– Телевизор, – ответил я ей. – Или, другими словами, окно в иной мир, где используется математика, отличающаяся от твоей.

– Как это? – спросила она.

– Очень просто, – сказал я, – у тебя плохая арифметика. Хочешь узнать почему? Смотри, единственное число, точка и настоящий момент – вот из чего составлен весь твой механический мир и его арифметика. Но эта арифметика ошибочна. И именно с нее начинаются все твои проблемы. Твоя математика как решето – не держит воду.

– Как ты заговорил! А сколько ты дней вместе со мной зубрил эту самую математику! Докажи свои утверждения!

– Доказать совсем не трудно. Растопырь пальцы и пересчитай их. Ты насчитаешь пять. И будешь права. Таким образом, множественность поддается исчислению. А теперь подними вверх один палец и попробуй пересчитать единичность! Не выйдет. Единичность лишена всякого количества. Ее исчислить невозможно. В противном случае мы могли бы исчислить и Бога.

Что же касается точки, то попробуй, если сможешь найти ее ширину, длину или глубину. Не получается? Конечно не получается. Точка есть точка. И точка!

Слышишь? Ты слышишь это тиканье со стены? Чем питаются часы? Икотой! Как узнать, который час, когда часы постоянно клюют одно и то же "сей-час! сей-час! сей-час!". А "сейчас" неизмеримо, хотя мы живем в этом "сейчас".

Как нам верить твоей математике, которая лишена способности измерять? Почему летающие и ездящие механизмы, все эти самолеты и машины, созданные по меркам твоих квантитативных заблуждений, так недолговечны и живут в три или четыре раза меньше, чем люди? Посмотри, у меня тоже, как и у тебя, есть белый "Buffalo". Только он сделан не так, как твой, запрограммированный в Layland. Проверь, каков он, и ты убедишься, что кое в чем он превосходит твой.

– Он ручной? – спросила она с улыбкой.

– А как же! – ответил я. – Попробуй, не бойся.

Она погладила большого белого быка, привязанного рядом с дверью, и медленно взобралась ему на спину. Я тоже сел на него верхом, спиной к рогам, и, глядя ей в лицо, направил его вдоль кромки моря так, что двумя ногами он ступал по воде, а двумя по берегу. Поняв, что я ее раздеваю, она в первый момент удивилась. Ее одежда, предмет за предметом, падала в воду, потом и она стала расстегивать мою. Вскоре она уже ехала верхом не на быке, а на мне, чувствуя, что я постепенно становлюсь внутри нее все более тяжелым. Бык под нами делал за нас все, что мы должны были бы делать сами, и она перестала различать, кто доставляет ей наслаждение – бык или я.

Сидя верхом на удвоенном любовнике, она сквозь ночь видела, как в стороне от нас осталась роща белых кипарисов, какие-то люди, собиравшие на берегу росу и продырявленные камни, другие люди, которые в собственных тенях жгли костры и сжигали на них свои тени, две женщины, кровоточившие светом, сад длиной в два часа, в котором первый час пели птицы, а второй час падал вечер, первый час цвели фруктовые деревья, а второй час из-за спин ветров мело снегом. Потом она почувствовала, что вся тяжесть из меня перелилась в нее, и пришпоренный бык резко свернул, унося ее и меня в вечернее море и предавая волнам, которые нас разъединят…

* * *

Стояли сумерки, мы пили вино. Она смотрела, как я снимаю носки – одной ногой с другой.

– Почему люди ненавидят будущее? – спросила она.

– Потому что знают, что в нем таится конец света. Люди боятся. Сегодня конец света настолько созрел и стал таким вероятным, что вызвать его может даже трепетание крыльев какой-нибудь бабочки.

– А можно ли с помощью твоей математики рассчитать, как он будет выглядеть?

– Может быть, и можно. Многие думают, что конец света будет виден из любой точки земного шара. Но надо еще подумать, что это, по сути дела, означает.

Если конец света виден с любого места, это значит, что пространство как таковое отменено. Таким образом, конец наступит из-за того, что время отделится от пространства в том смысле, что повсюду в мире пространство разрушится. И везде останется только беззвучное время, освобожденное от пространства.

– Предположим, – ответила она через силу. На лбу у нее виднелся след от летней шляпы.

– Видишь ли, я так не думаю. В древнем Ханаане, недалеко от храма, находился круглый жертвенник с сиденьями вокруг него. Они предназначались для наблюдения за концом света. Считалось, что отсюда лучше всего можно будет увидеть судный день. Так что люди тогда ожидали конца света в одной-единственной точке. И для них он был бы только концом времени, но вовсе не пространства. Потому что если конец света виден в одной-единственной точке, это означает, что в данном случае и в данном месте отменено именно время. Это и есть конец света. Пространство освобождается от времени.

– Я хотела услышать о любви, а ты о конце света.

– Но я и говорю о любви. В сердце не существует пространства, в душе не существует времени…

* * *

Дни текли медленно, а ночи быстро седели. В пятницу, вместо того чтобы поститься, мы двадцать четыре часа молчали. Однажды утром, как раз в тот день, когда мы собирались обратно в Париж, я купил ей крохотную женскую трубку из глины. Ни в то лето, ни когда-либо позже она не сказала мне ни слова о том, что ей известно, на каком факультете я учусь на самом деле. Она просто тайком сунула зачетку на полку с моими книгами.

Зимой, в Париже, она готовилась к заключительному экзамену и, когда я снова предложил ей готовиться вместе, согласилась, не сказав ни слова. Так же как и раньше, мы занимались каждый день с девяти утра до завтрака, а затем до полудня, правда, теперь она больше не обращала внимания на то, усваиваю я предмет или нет, и делала вид, что не знает, где я действительно учусь. После этого я задерживался еще на полчаса, которые мы проводили не с книгами, а только друг с другом, бросившись в ее удобную мягкую кровать.

* * *

Когда осенью она пришла на дипломный экзамен, ее уже нисколько не удивило, что я не появился и на этот раз.

Удивиться ей пришлось тогда, когда после экзамена оказалось, что меня вообще нигде не видно. Ни в тот, ни в один из следующих дней, ни в последовавшие за этим недели, ни в одну из дальнейших сессий. Никогда. И по старому парижскому адресу меня теперь не было. Удивленная, она решила, что ошиблась в оценке тех чувств, которые я испытывал к ней. По-видимому, меня с ней связывала не любовь, а что-то другое.

Она быстро добилась успеха в своей профессии, работала над проектом новой Национальной библиотеки в Париже, по-прежнему любила покупать для своей ванной комнаты прозрачные раковины и стеклянные ванны с песком на дне, а сестре – крохотные одноразовые эротические будильники, которые кладут в трусики.