Принцесса на алмазах. Белая гвардия-2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 40

«А вот тут ты совравши, старая сволочь, — подумал Мазур. — Врешь в глаза в расчете на то, что я маловато о тебе знаю. Совершенно точно известно: ни разу за все время, что ты здесь витийствовал в прежние времена, тебя не пытались купить власти — по причине невысокой ценности товара. Но теперь, очень похоже, тебя все же купили другие…»

— Знаете, какое у меня создается впечатление? — вдруг спросил Мукузели. — Что вы не просто механически исполняете поручение, а относитесь к нему с самым живым энтузиазмом. Мотивы, разумеется, лежат на поверхности: многие знают, что вы — большой друг мадемуазель Олонго. — Он решительно поднял ладонь. — О, не подумайте, что я собираюсь что-то осуждать, высмеивать, порицать… Вы молоды, а она очаровательна, я сам был молод и, признаться, отдавал должное прекрасной половине рода человеческого. В конце концов, такой энтузиазм сделал бы честь мужчине…

Если он всерьез рассчитывал чуточку смутить Мазура, ничегошеньки не добился. Мазур и не подумал смущаться: во-первых, не юнец, а во-вторых, все происходящее (уже поднесли сороки на хвосте, ага) прекрасно вписывается в местные традиции, согласно которым и незамужняя девушка, и холостой мужчина вправе вести себя, как им вздумается. Ничуть это Мазура не чернит и не компрометирует, наоборот, уважения прибавит у мужской части населения, да и откровенной зависти.

— Меня гораздо более удручает другое, — серьезно сказал Мукузели. — Что подобное предложение мне делает советский полковник. Вот уж не ожидал, что именно вы будете мне такое предлагать, действуя в интересах монархии. Я не сторонник коммунистических взглядов, но определенную симпатию к вашей стране испытываю, и теперь несколько удручен. Никак не ожидал увидеть советского человека защитником монархии. Мне искренне хочется верить, что вы сейчас действуете исключительно как начальник охраны мадемуазель Олонго, и не более того, — в его глазах не пропадала ироническая усмешка. — Знаете, чуть ли не тридцать лет назад мы крупно поспорили с Че Геварой. В Конго, да, мы там и познакомились… Че ездил к вам, в Советский Союз, и вернулся с твердым убеждением, что ваше руководство обуржуазилось и переродилось. Я в те годы придерживался гораздо более левых взглядов и категорически не принял его утверждения, спор был долгим и пылким, чуть-чуть не дошло до драки, и мы разошлись взвинченные, неостывшие, нимало не переубедив друг друга.

Я с тех пор стал гораздо менее левым, но в чем-то остался идеалистом… и до сих пор не согласен с беднягой Че. Я не хочу допускать и мысли, что вы выполняете еще и поручение вашего начальства. Должны же у вас остаться какие-то идеалы, и Че в горячности своей преувеличил…

Он уставился за Мазура сокрушенно-ласковым взором доброго дедушки, объясняющего внучку вред онанизма. Что ж, кое-чего он достиг: не смутил, тут другое… То ли легкий стыд, то ли легкие угрызения совести. Как ни крути, а происходящее еще и есть натуральнейшее выполнение прямых приказов начальства. Советский офицер, отстаивающий интересы африканской монархии — это и в самом деле чуть странновато…

Все эти эмоции схлынули, а на смену им пришла откровенная злость. Потому что перед ним сидел не юный вихрастый идеалист с революционным огнем в глазах, не искренний молодой реформатор вроде покойного генерала Касема, а никчемный старый болтун, всю свою сознательную жизнь без толку болтавший языком, а теперь попросту купленный кем-то, кому он нужен исключительно в виде дестабилизирующего фактора, лисицей в курятнике. Никак не хорьком — хорек в курятнике в сто раз жутче лисы, лиса наведет переполох и смоется, прихватив одну птицу, а хорек не успокоится, пока не передушит методично всех по одной. На хорька этот тип никак не тянет, в этой роли выступают те, кто его купил. Так какого черта испытывать перед ним пусть и легкий, но стыд?!

— Право же, у меня нет ни времени, ни желания, ни даже умения вести политические дискуссии, — сказал Мазур. — Совершенно не мое ремесло… Я офицер и привык исправно выполнять приказы. Вот и сейчас мне дали поручение, и я пытаюсь его выполнить. Такая вот жизненная позиция, не лучше и не хуже многих других… Вы собираетесь обдумывать мое предложение, или уже приняли какое-то решение?

— В моем возрасте нельзя позволить тратить лишнее время решительно ни на что, — сказал Мукузели твердо. — Решение принято быстро, окончательное и бесповоротное. Вынужден отклонить ваше любезное предложение. Простите великодушно, я все же предпочитаю тернистый путь избранного народом парламентария всевозможным титулам и почетным, но бесполезным креслам. Я надеюсь, у вас достаточно ума и жизненного опыта, чтобы не повторять навязчиво ваши предложения?

— Достаточно, — кратко ответил Мазур.

У него осталось впечатление, что собеседник храбрится. Что сам он, если бы все зависело исключительно от него, держался бы не столь несгибаемо и твердо, с показной гордостью и дурацким пафосом. Мотивы лежат на поверхности: если он куплен (а он, несомненно, куплен) то прекрасно понимает (болтун, но не дурак), что обратной дороги нет, что его хозяева — люди серьезные и лишенные всякого гуманизма, и, если вздумает вдруг переметнуться от них к кому-то другому, могут и головенку оторвать. Без всякой злобы, исключительно оттого, что в таких играх изменившему купленному просто полагается оторвать голову без наркоза, таковы уж старые правила игры. Как говорится, попала собака в колесо — пищи, да бежи… Бесполезно настаивать, да и пугать, Мтанга прав, бессмысленно — будет трястись от страха, как овечий хвост, вся эта публика — невеликой храбрости, но податься некуда. Не держать же его, в самом-то деле, до конца жизни в охраняемом бункере — здешним властям он нужен исключительно в качестве публичной фигуры, а с публичными фигурами не только в Африке случаются разные крупные неприятности вроде выстрела из толпы или упавшего на голову насквозь аполитичного кирпича…

Мазур встал, коротко поклонился, забрал фуражку со стола:

— Позвольте откланяться? Я вижу, что вы непреклонны…

— Следовательно, запугивать меня вы не намерены? — с искренним, быть может, любопытством поинтересовался Мукузели. Улыбочка у него при этом выглядела натянутой.

Мазур усмехнулся почти весело:

— У меня попросту нет такого приказа, а я никогда не выхожу за рамки приказов — давняя привычка, знаете ли… Честь имею!

Он надел фуражку, откозырял, неторопливо направился к двери, в общем, не чувствуя ни раздражения, ни злости — никакого поражения, в сущности, никто не придает этому делу столь уж важное значение. Не согласился — и черт с ним. Не столь уж и ценный товар, а когда начнет пакостить (а он непременно начнет, для чего ж его нанимали-то?), свою лепту может внести и народ, не ограничившись выбитыми стеклами…

…Особой девичьей стыдливостью Принцесса никогда не заморачивалась, тем более оставаясь с ним наедине. Вот и теперь лежала, не озаботившись хоть слегка прикрыться легким покрывалом, закинув руки за голову, смотрела в потолок с задумчивым видом. Потом лениво, томно улыбнулась:

— Смешно, но ты на мой моральный облик как-то благотворно влияешь. Пока я с тобой, ни разу не изменила, даже самой удивительно…