Черная тропа - читать онлайн книгу. Автор: Оса Ларссон cтр.№ 54

Похьянен продолжал:

— Первые подозрения возникли у меня еще при поверхностном осмотре. В соединительной ткани глаз обнаружились кровоизлияния. Крошечные, как укол булавкой. А затем повреждения внутри — кровоизлияния на разных уровнях, в гортани и в мышцах.

— И что?

— Если человек повесился, то кровоизлияния имеют место только под петлей и вокруг нее, не так ли?

— Да-да.

— Но здесь кровоизлияния слишком большие и обширные. И к тому же мы имеем перелом щитовидного хряща и подъязычной кости.

Похьянен замолчал, словно закончил и собирался положить трубку.

— Подожди-ка, — поспешно проговорила Анна-Мария. — Какие выводы ты можешь из всего этого сделать?

— Что его задушили, само собой. Эти внутренние повреждения в гортани — их не бывает, когда человек повесился. Предполагаю, что его задушили. Вручную. Кроме того, он перед тем выпил. И приличное количество. Я на твоем месте проверил бы жену. Они иногда пользуются случаем, когда мужик пьян до бесчувствия.

— Это не жена, — возразила Анна-Мария. — Тут дело куда масштабнее.

* * *

Маури Каллис увидел, как Эстер пробежала по лужайке. Она кратко кивнула Ульрике и Эббе и продолжила свой бег в сторону небольшого леска, отделявшего новые мостки от старых. Обычно она бегала этим путем, по узенькой дорожке, ведущей к старым мосткам, у которых стояла моторная лодка егеря Маури.

Странное впечатление производила эта помешанность на тренировках, которая сменила ее увлечение живописью. Эстер читала о белка́х и о том, как нарастить мышцы, поднимала штангу и бегала по нескольку раз в день.

Самое удивительное — казалось, она бежит с закрытыми глазами. Похоже, для девушки это было что-то типа полосы препятствий. Научиться бегать, не налетая на деревья. Научиться находить тропу ногами, ничего не видя.

Он вспомнил один случай, который произошел не так давно. На ужин были приглашены двоюродные сестры Эббы, Инна и Дидди с женой и маленьким принцем. Эстер недавно переехала в мансарду, и Инна уговорила ее прийти поужинать с ними. Сестра пыталась отговориться.

— Я должна тренироваться, — сказала она, глядя в пол.

— Если ты не будешь есть, твои тренировки пройдут впустую, — сказала Инна. — Пойди сделай свою пробежку, а потом приходи поесть с нами, когда закончишь. Когда поешь, можешь нас оставить. Никто не заметит, что ты ушла чуть раньше.

В разгар ужина — с накрахмаленными льняными салфетками, свечами в высоких канделябрах и серебряными приборами — к столу вышла Эстер. Волосы у нее были мокрые, все лицо исцарапано, в двух местах продолжала сочиться кровь.

Эбба представила ее своим родственникам. С белым лицом, но с улыбкой произнося слова типа «художественная школа» и «выставка в галерее Ларса Зантона».

Инна едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

Эстер поела в сосредоточенном молчании, с окровавленным лицом, кладя в рот слишком большие куски и так и не притронувшись к салфетке, лежавшей рядом с ее тарелкой.

Когда после ужина они вышли покурить на веранду, Дидди сказал:

— Я видел, как она бежит через рощу с завязанными глазами. От того она такая расцарапанная.

— Зачем она это делает? — спросила одна из кузин Эббы.

— Потому что она сумасшедшая? — высказал предположение Дидди.

— Да! — радостно согласилась Инна. — Вы же понимаете, как важно заставить ее снова заняться живописью.

Пересекая лужайку, Эстер чуть не налетела на Ульрику, Эббу и эту черную лошадь. Раньше она обратила бы внимание на ее изысканную маленькую голову, линии и большие красивые глаза. Линии и еще линии. Изгиб спины, когда Эбба неслась на ней мощными скачками. Линии всего тела: шея, круп, ноги, копыта. И линии самой Эббы — прямая спина, прямая шея, прямой нос, туго натянутая уздечка в руке.

Но сейчас все это уже не волновало Эстер. Теперь она смотрела только на мышцы лошади.

Кивнув Ульрике и Эббе, она подумала, что сама, наверное, арабский скакун.

«И ноша моя легка», — размышляла Эстер, направляясь к маленькой рощице, расположенной между усадьбой и озером Меларен. Тропинку она выучила уже почти наизусть. Скоро она сможет бежать по ней с завязанными глазами, не налетев ни на одно дерево.

Собаки первыми почувствовали, что мать больна. Она скрывала это от Эстер, Антте и отца.

«Я ничего не замечала, — думала Эстер, пробегая с закрытыми глазами по тропинке, ведущей сквозь частый лес к старым мосткам усадьбы Регла. — До чего же странно! Время и пространство для меня обычно не непроницаемые стены, они словно сделаны из стекла, и я прекрасно вижу сквозь них. За счет этого я многое знаю о людях. Большое и малое. Но когда дело касалось ее, я ничего не видела. Я была так занята живописью. Так счастлива тем, что мне, наконец, разрешили рисовать масляными красками, и не задумывалась о причинах. Не хотела понимать, почему она вдруг дала мне свою кисть».

Она побежала быстрее. Иногда ветки царапали лицо. Ее это не беспокоило — наоборот, она испытывала даже некоторое облегчение.

— Ну что ж, — говорит мать. — Ты всегда мечтала писать маслом, хочешь научиться?

Она дает мне самой натянуть холст. Я так стараюсь, что начинает болеть голова. Очень хочется, чтобы все получилось как надо. Я тяну, заворачиваю, выстреливаю скрепками из сшивателя. Раму сделал папа. Он не хочет, чтобы мать покупала рамы из дешевой, плохо высушенной древесины, которая потом усохнет и перекосится.

Мать ничего не говорит — я понимаю, что это значит: я натянула холст отлично. Она экономит деньги и покупает дешевое полотно, но его нужно сперва загрунтовать темперой. Это приходится делать мне. Затем она проводит углем вспомогательные линии. Я стою рядом и смотрю. В душе я с чувством протеста думаю, что когда буду писать совершенно сама, то не буду проводить никаких линий углем, а сразу браться за кисть. В голове я обозначаю основные структуры жженой умброй и caput mortuum. [27]

Мать объясняет мне, с чего начинать, и я покрываю краской большие цветовые поля. Снег — белым с примесями и желтым кадмием. Тень от горы — синим кобальтом. И саму гору — темно-фиолетовым.

Матери тяжело оставаться в стороне. Несколько раз она вырывает у меня из рук кисть.

— Смелее клади большие мазки, не теряйся и не дрожи, как теленок. Больше краски, не бойся. Больше желтого. Еще! Не держи так кисть, это не карандаш.

Поначалу я сопротивляюсь. Она ведь сама знает, что когда картина выдержана в таких резких контрастах, в таких тревожных тонах, ее трудно потом продать. Так уже бывало. Вечером отец глядит на готовую картину и говорит: «Такое не пойдет». И ей приходится переделывать, смягчать контрасты. Один раз я сказала, пытаясь ее утешить: