– Ну уж нет, Шилов! – воскликнула я, смеясь. – Работать под началом у собственного мужа – уволь!
– Это в порядке вещей.
– Меня вполне устраивает мое нынешнее место. Говоря о неприятностях, я имела в виду не совсем рабочие проблемы. Ты же помнишь, что у моей анестезистки сын погиб?
– Значит, это из-за Алевтины ты ходишь как в воду опущенная?
– И еще потому, что чувствую – в этом деле что-то нечисто.
– Опять? – вздохнул он. – Ты во всем ищешь подвох!
В этот момент зазвонил мой телефон. Звонила Инга Шацкая.
– Агния, – быстро и по-деловому, словно мы давние знакомые, заговорила она в трубку, – у меня есть новости. Мне удалось выяснить, что троих парней, погибших в той же части, что и Макаров с Бероевым, доставили родителям в цинковых гробах. Они были из осеннего призыва, а наши ребята – из весеннего.
– В цинковых гробах, говорите? Но насколько мне известно, такое делается, если тела изуродованы, так?
– Обстоятельства их гибели так же темны, как и в нашем случае, – сухо ответила Инга. – Формулировки военного начальства звучат неопределенно и даже издевательски – они ничего не объясняют, просто не считая это нужным: мальчишки погибли «на службе Родине» – этого, очевидно, должно быть достаточно! Кстати, сначала родители получили известие о том, что их дети пропали без вести.
– Пропали без вести – в мирное время?! – не поверила я.
– Ну, возможно, так они пытались замаскировать слово «дезертировали»? – предположила Инга.
– Просто сюрреализм какой-то! Почему военная прокуратура не заинтересована выяснить, что творится в этой части?
– Я по опыту знаю, что несчастные случаи в армии происходят сплошь и рядом. Как правило, они являются следствием неуставных отношений. Раньше старослужащие избивали новичков и издевались над ними. Теперь более сильные прессуют более слабых. Но случаи с Макаровым, Бероевым и тремя другими погибшими выглядят не совсем обычно!
– И не говорите!
– Я раздобыла адреса родителей, – продолжала Инга, – но в данный момент у меня нет возможности самой поговорить с ними – улетаю в командировку за границу по основной работе. Я тут подумала… Раз уж вы принимаете такое участие в жизни Алевтины Макаровой, может, поможете?
– Это далеко от Питера?
– Да нет, один адрес под Всеволожском. Так как, съездите?
– Диктуйте!
* * *
Никита вызвался поехать со мной. Я обрадовалась: честно говоря, не хотелось пользоваться общественным транспортом, а Никита на машине. Кроме того, надежное мужское плечо рядом никогда не помеха.
Найти Смоляниновых оказалось не так-то просто. Во-первых, поселок Рахья находился довольно-таки далеко от самого Всеволожска, и дорога к нему оказалась настоящим испытанием даже в теплое время года. По всей протяженности трассы велись ремонтные работы, и мы продвигались с черепашьей скоростью. Наконец Никита выехал на главную улицу поселка и притормозил.
– Думаю, придется воспользоваться технологией опроса местного населения, – сказал он после того, как в течение нескольких минут внимательно изучал карту.
Выйдя из автомобиля, мы принялись останавливать людей, спрашивая, как найти нужный нам дом. Никто не мог помочь, но одна из старожилов предположила, что дом Смоляниновых, возможно, частный.
– Здесь повсюду коттеджные поселки, – сказала женщина. – Там богатеи проживают, но остались еще дома, из которых люди выезжать отказываются. Рано или поздно их все равно выселят!
Наводка местной жительницы оказалась верной, и через сорок минут блужданий мы наконец обнаружили нужное строение. Большое, но заметно покосившееся, окнами оно глядело в тупик, которым заканчивалась небольшая кривая улочка.
– Что-то не похоже, что тут кто-то живет, – пробормотал Никита, подходя к забору и пытаясь разглядеть территорию. Это оказалось нетрудно: колья торчали редко. За ними виднелись останки парников и густые заросли малины.
– Эй, хозяева! – крикнул Никита.
– Есть кто дома? – присоединилась к нему я.
Мы прислушались в ожидании ответа.
– Чего орем?
Обернувшись через улицу к домику, больше походившему на скворечник, мы увидели пожилую женщину. Она стояла, опершись обеими руками на аккуратно выкрашенный зеленой краской заборчик.
– Вы здесь проживаете? – вежливо поинтересовалась я.
– А что, похоже, что в гости пришла? – не слишком любезно ответила она вопросом на вопрос.
– Соседей своих хорошо знаете? – спросил Никита.
– Каких таких соседей – Смоляниновых, что ли? Ну, знала я их – дальше что? Вы-то небось из строительного треста, да?
– Почему вы так решили? – полюбопытствовала я.
– А ваши тут днем и ночью шастают, покоя не дают! – усмехнулась она. – Только я ничего продавать не собираюсь: всю жизнь прожила в этом доме и надеюсь смерть свою тоже здесь встретить!
– Мы не имеем никакого отношения к тресту, – поспешила успокоить я местную жительницу. – Мы по другому вопросу.
– Интересно, это по какому же?
В водянистых глазах собеседницы зажегся огонек интереса.
– По поводу их сына.
– Ванюшки-то? – удивленно протянула она. – Так он же помер!
– Мы в курсе, – сказал Никита. – По этой причине и решили нанести визит Смоляниновым.
– Так нету больше никаких Смоляниновых, – развела руками соседка. – Один Гоша остался, да и тот в психушку угодил!
– Гоша – это Георгий Устинович Смолянинов? – уточнила я.
– Ага.
– А его жена как же? – спросил Никита.
– Померла – уж пару месяцев тому. Как про сына узнала, а он ведь у них единственный, так и зачахла. А потом Гошка ее в сараюшке нашел, повесилась она.
– Господи, кошмар какой! – не сдержалась я.
– И не говорите… Погодьте, а что мы тут-то стоим? – внезапно спохватилась соседка, сменив гнев на милость после того, как выяснила, что мы не принадлежим к компании застройщиков. – Давайте-ка в дом, а то дождь вон собирается!
Дом у Прасковьи Евграфовны Хвощевой оказался самым что ни на есть деревенским – даже странно встретить такой вблизи большого города! Русская печь, разделяющая кухню и спальню, сейчас горела, и вкусный запах настиг нас уже в сенях. Заметив, как я с вожделением тяну носом, старушка хитро усмехнулась и спросила:
– Каши пшенной не желаете, гости дорогие?
– Э-э, – нерешительно протянула я, – неудобно как-то…
– Да чего ж тут неудобного? Давайте-ка садитесь за стол!
Имея мужа-вегетарианца, дома я частенько готовлю каши, и пшенка – одна из излюбленных мною тем. Я добавляю в нее курагу и изюм, яблоки и сушеную вишню, стремясь сделать это исконно русское блюдо как можно вкуснее. Однако то, чем потчевала нас Прасковья Евграфовна, не шло ни в какое сравнение с моими кулинарными изысками. В состав ее пшенной каши входили обычные ингредиенты, но ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Может, дело в том, что молоко было деревенским, а масло – взбитым собственноручно?