Сделать-то конкретно ничего начальник с ним не мог. Мог орать, надрываться, мог премии лишить, мог взыскание оформить и с очередным званием тормознуть. Но это же не конец света, так ведь? А концом света могло для Володина считаться то, что времени на расследование причин самоубийства неуравновешенной девушки начальник мог его лишить. Он мог не выделить ему не то что часа, минутки, секунды. Он пригвоздил бы его к рабочему стулу, пришпилил бы бумажной рутиной. И тогда Володину конец! Этого он не переносил просто. Это у него просто чесотку какую-то вызывало.
– Дело пока не закрыто, но с ним уже и так все ясно, – промямлил он.
– А как же… А как же я? – опешила Аня. – Как же мое доброе имя? Она обвинила меня, а разве нет в кодексе статьи про ответственность за доведение до самоубийства?
– Есть. – Ему было очень жаль эту милую женщину, но не сказать ей всей правды он не мог. – И тебе придется еще какое-то время пообщаться с моими коллегами.
– В смысле?! Зачем это?!
– Затем, что у них к тебе будут вопросы.
– И я должна буду на них отвечать?!
– Да.
– Под протокол?!
– Да.
– И суть этих вопросов?!
– Ну… Ты должна будешь развеять их сомнения, чтобы записку погибшей сочли необоснованной. И все.
– И все?!
Мысли заметались, сделавшись трусливыми, жалкими, мелкими. Грудь вдруг сдавило, да так сильно, что не осталось возможности дышать.
Ее станут допрашивать??? Задавать противные вопросы, глядя при этом подозрительно, как на преступницу.
– Аня, тебе не стоит волноваться. – Илья хотел встать и пересесть к ней поближе, но она остановила его, подняв предупредительно ладонь. – Никто у нас не думает, что виновата ты. Никто не считает тебя виноватой. Абсолютно!!! Все отдают отчет, что школьники – это особый класс населения. И это…
Он оборвал свою неубедительную речь, поняв, что несет полный вздор. Разве это важно сейчас? К тому же еще один ее ученик подозревается в жестоком убийстве. Не сочтут ли это плохим признаком ее профессиональной пригодности? Да как захотят, так и сочтут. Он, конечно, сделает все от него зависящее, но не так уж много он может.
– Я постараюсь, – тем не менее очень твердо пообещал Володин, глянул на часы. – Наверное, поздно уже. Засиделся я.
– Ты не сидишь, а отвечаешь на мои вопросы, – вдруг проснулся в ней педагог со всей его требовательной суровостью. – И я еще не на все получила ответы.
– И?
Володин опешил. Такой жесткости от этой милой, кроткой женщины он не ожидал. И холодного блеска ее прекрасных глаз не ожидал. Сделалось немного неприятно. И вдруг дико захотелось домой, в свою неумытую холостяцкую берлогу, где можно шаркать подошвами разношенных клетчатых тапок. Громко, в полный голос зевать. Комкать штору, забрасывая ее на открытую форточку, и не получать при этом нагоняя. Да, пусто, да, одиноко. Но необязательно, необременительно и бесконтрольно. Может, в этом и есть истинные преимущества его одиночества? И нечего жаловаться на вой ветра в водопроводных трубах, не дающий спать по ночам. Нечего завидовать шуму соседей за стенкой, когда у тех очередной семейный праздник и там звонко звенит посуда.
– Извините меня за тон, Илья. Просто… Просто очень тяжело отвечать за то, чего не совершала. Я всегда пыталась быть ровной с ними… – Он понял, что разговор идет о школе и детях. – Не выделяла любимчиков, не делала из плохих ребят изгоев. Могла про себя или в шутку назвать их извергами, но этого никто и никогда не слышал. Понимаете, мне очень сложно принять, что кто-то станет задавать мне каверзные вопросы и…
– Ну почему сразу каверзные-то?! – Он шлепнул себя в раздражении по ляжкам.
Аня снова перешла на «вы», и это его расстроило даже больше, чем непозволительно строгий тон в его адрес. Снова обнесла себя противотанковым рвом, заполнила его водой, сделала непроходимым. Придется, видимо, с удвоенной силой завидовать семейной суете за стенкой, их смеху и хоровому дружному пению. И прятать голову под подушку, когда осенним ненастьем воет ветер и молотит дождь в подоконник.
Чертовщина какая-то, его жизнь! Неправильная, кособокая, убогая даже.
– Знаю я ваши методы, Илья Иванович, – махнула она вяло рукой.
А он чуть не взорвался: ну вот, уже и Иванович! Сейчас встанет и укажет ему на дверь. Хотя он минут пять назад и сам было засобирался, сейчас бы снова еще посидел.
– Знаю, что такое для вас презумпция невиновности. Был бы человек, а дело ему найдется. – Она грустно улыбнулась. – Это один мой ученик так шутит на ваш счет. Не на ваш конкретно, а…
– Понял, – хмуро глянул на нее Володин, не слушая кошек, принявшихся за его душу. – Только еще раз хочу вас предупредить: не стоит ничего бояться. Вопросы вам будут задаваться скорее для того, чтобы составить психологический портрет ребенка, покончившего жизнь самоубийством. И…
– Дрянью она была, Илья Иванович, – вдруг неожиданно откровенно вмешалась она в его речь с тяжелым вздохом. – Непорядочной, избалованной бедным отцом дрянью. Но это я только вам. Там, – она ткнула неопределенно пальцем в сторону окна, подразумевая, видимо, улицу, – там я так не скажу. Но Нину надо было драть ремнем еще в раннем младенчестве. Эгоистична, безответственна, нахальна и цинична, но… Но я снова повторюсь, в ее самоубийство я не верю.
– Я тоже, – скрипучим голосом поддакнул Володин. – Но мне этого никто не позволит.
– Чего? Не верить в ее самоубийство не позволят?!
Она опешила от такого откровения и тут же поняла, что должна ценить этот момент. Володин доверял ей, он делал ее соучастницей. Соучастницей цепи странных неприятных событий.
– Конечно! У нас ведь тоже отчетность. Если ваша ученица не сама это сделала, значит, это что?
– Убийство!
– Правильно, – он поднял палец вверх. – Убийца кто?
– Не знаю!
– Опять правильно. Потому что никто не знает, и я в том числе. И начальник мой мне просто душу вынет вместе, пардон, с кишками, если я стану расследовать самоубийство вашей ученицы как умышленное убийство.
– Куда проще вцепиться в бедную учительницу… – задумчиво произнесла Аня, когда Илья замолчал. – Заставить ее нарисовать портрет взбалмошной, если не сумасшедшей, девчонки. Пожурить учительницу за плохой педагогический индивидуальный подход – в лучшем случае. В хорошем – отстранить от работы. В идеальном – отдать под суд. Искать никого не надо! Тетя под рукой! Завали ее тоннами бумаги, исписанной под ее диктовку, и все! Круто, как мой Игорек скажет. Очень круто!!! Но погодите-ка, погодите… – Аня уставилась на Володина жалко, с близкой слезой, замерцавшей в ее прекрасных глазах. – А ведь если ее в самом деле убили, то… То убийца так и останется на свободе!!! Как же так можно?!
Володину очень хотелось вскочить сейчас с дивана, и броситься к ней, и начать ее утешать, и наговорить много славных красивых слов. Но тогда пришлось бы врать в утешение. Пришлось бы сказать, что убийцу они непременно найдут когда-нибудь. Что он не уйдет от ответа.