Он стал напряженно думать, как бы поквитаться с Саньком. Чем больше думал, тем сильнее болела голова. Так ничего и не придумав, он плюнул на все и пришел к дому, где жили Санек и – когда-то – Пашка. К своему разочарованию, от соседей Вадим узнал, что Санек во дворе не появлялся уже давно. Он куда-то бесследно исчез.
* * *
Молодые годы уходили стремительно, а с ними ухудшалось здоровье. В тридцать лет Вадим уже чувствовал себя развалиной: с одышкой, с наметившимся животом, гнилыми зубами. В тридцать пять он «оглянулся»: его ровесники сделали карьеру, обзавелись семьями, а он перебивается случайными заработками, живет со случайными женщинами. Временами он вспоминал про сына, рожденного, когда он еще учился в ПТУ. Вадим его никогда не видел и видеть не хотел. Испугался. А девчонка его любила, даже записала сына на его имя, надеясь, что он одумается и примет ребенка. Что с этим ребенком и где он, Вадим знать не желал. И не ребенок уже он, парню, должно быть, семнадцать лет… Где-то около сорока, когда жизнь показалась совсем уж паскудной – друзей нет, шлюхи надоели, вечерами от одиночества хоть на стену лезь, – он попытался создать семью. Вот только оказалось, что создавать ее не с кем: из знакомых – ни одной подходящей женщины, а знакомиться у него получалось только с неподходящими.
Порывшись в чулане памяти, он вспомнил имя и разыскал девочку, в шестнадцать лет родившую от него сына. Как там она? А может, она одна и у них что-то еще получится? Она его вроде любила, а первая любовь, как известно, из сердца не уходит. Вадим тогда худо-бедно «приподнялся», перегоняя из-за границы машины. Бизнес был маленький и непостоянный, но хоть какой-то. Избавился от лишнего жира, обновил на рынке гардероб, подстригся – если не придираться, для одинокой женщины не первой молодости он жених что надо. Когда он появился перед ней в парке, Вероника с трудом его узнала. Завернутые в целлофан три жалких тюльпана, сдобренные банальным комплиментом. Он смотрел с превосходством на нее – тучную, с посеченными короткими волосами и пигментными пятнами, проглядывавшими сквозь толстый слой тонального крема, в совершенно несексуальных туфлях на плоской подошве и в бесформенной юбке. Как же она изменилась! А ведь была тонкой да звонкой и очень милой, а теперь… Она наверняка одна – кому такая нужна? Вероника не говорила ничего, только смотрела – устало, без всякого интереса, как смотрят наскучивший спектакль с плохими актерами. Под ее равнодушным взглядом Вадим сразу сник. Он понял, что, даже если у Вероники никого нет, она не схватится за него как за соломинку, чтобы выбраться из болота одиночества, эта женщина из тех, кому не нужен кто попало. Так они тогда и расстались. Она не проронила ни слова; он пролепетал что-то на прощание, безуспешно попытавшись всучить ей цветы, положил их к ее ногам, как к памятнику, и ушел.
Как ни странно, сын его прогонять не стал, но особой радости тоже не выказал. Он жил отдельно от матери, в небольшой, доставшейся от родни квартирке. К объявившемуся внезапно отцу он отнесся спокойно, как к соседу, зашедшему за солью и напросившемуся на чай.
– Можно я еще зайду? – уходя, спросил Вадим, суетливо обуваясь в прихожей.
– Можно, – услышал он вежливый ответ.
Вадим уезжал из родного города с тяжелым сердцем, в котором, однако, проклюнулись ростки надежды: сын его не принял, не бросился радостно в объятия, но и не прогнал же! И он у него есть, он существует на этой земле, близкий ему по крови человек. Он уже взрослый и в отце не нуждается, а жить рядом с родным человеком, знать, что ты ему не нужен, тяжело. Уж лучше уехать и любить его на расстоянии, авось когда-нибудь потом все образуется. Вряд ли они станут ближе, но надеяться-то можно! Хотя бы на то, что в старости сын обеспечит его тарелкой супа.
Вадим уже в немолодом возрасте продолжал мотаться по свету: строил вместе с молдаванами коттеджи в Подмосковье, работал каптером на рыболовецком траулере в Ейске, и вот, в конце «нулевых», оказался на Дальнем Востоке в кресле начальника охраны одной молодой фирмы. Служба была неутомительной, но до зевоты скучной и совершенно бесперспективной, что в плане карьеры, что в материальном. На хлеб Вадиму хватало, и фирма «Парус», пожалуй, была для него оптимальным местом работы. Где еще он мог так хорошо устроиться, чтобы при минимуме усилий иметь стабильный оклад выше среднего по городу? Но он уже был давно не мальчик, после жизненных перипетий, которых выпало на его долю сполна, хотелось ему пожить нормальной жизнью. Нормальной – это как человеку: чтобы была своя просторная квартира, а не съемная конура, машина, а не ведро на колесах, в конце концов, чтобы рядом была красивая умная женщина, а не канарейка в клетке, потому что те дуры с посредственной внешностью, на общество которых он может рассчитывать, его совершенно не интересуют, а прекрасные женщины выбирают успешных мужчин. С каждым годом он чувствовал, что его время уходит, еще немного – и совсем не останется никаких шансов пожить достойно. Как обеспечить себе желаемый вариант жизни, Вадим не знал. Но ведь другие живут же так, как он только мечтает! Причем не прикладывают для этого никаких усилий, им все блага словно бог на ладонь кладет. Молодые пацаны «рассекают» на новеньких «БМВ», имеют собственный бизнес. Откуда это все у них и чем он хуже? Ежедневно наблюдая за чужим процветанием, Вадим зверел. Нет, он не завидовал олигархам или заморским принцам, его задевал успех тех, кто, по его мнению, был с ним на одном уровне, но почему-то сумел выбиться из грязи в князи. Взять хотя бы их генерального директора Форельмана. Ведь еще мальчишка, а как преуспел! И квартира у него в центре, и бизнес, и машины… Вадим завистливо смотрел на новенький «Порш Каен» гендиректора всякий раз, когда тот приезжал на работу. Вадиму же еще и охранять приходилось этот «Каен», не дай бог, кто его заденет. Вадим сам бы его смял в гармошку, будь его воля! А этот Форельман еще и улыбается, здороваясь при встрече. Издевается, не иначе.
Прошлое его не отпускало, оно злобной кошкой скребло душу. Хоть уже совсем редко, но появлялись расплывчатые очертания лица Пашки, за которым необратимо возникал образ Соболева. И вот однажды – тревожным звоночком из его беспутной молодости – с глухим лязгом на кафельный пол вестибюля упала знакомая вещица. Это было маленькое, вырезанное из дерева солнце с чертами лица человека. Обронившая вещицу рука проворно ее подняла, бережно протерла и сунула в карман дорогого костюма – генеральный директор «Паруса» любил одеваться со вкусом. Вадим ошибиться не мог – это была та самая «игруха» Соболева, которую они с Пашкой вынесли из его квартиры вместе с бумагами! Вот только как она оказалась у Форельмана?!
С того момента когда Вадим увидел у гендиректора амулет, его жизнь приобрела смысл – теперь он все свободное время посвящал разгадыванию ребуса: как «игруха» оказалась у Ивана? Стало быть, Санек и гендиректор каким-то образом связаны. Может быть, Иванов и Форельман – родственники? Хотя какое, к дьяволу, родство при таких фамилиях?! Но, с другой стороны, Иван Форельман – сочетание тоже не самое заурядное. Кто-то собирает марки, кому-то нравится кататься на велосипеде или рыбачить, а «хобби» Вадима стал Иван. Он с одержимостью графа Монте-Кристо, стремящегося на свободу, рыл информацию для досье на гендиректора. Используя свое служебное положение, Вадим разузнал немного: паспортные данные, адрес регистрации и основные вехи биографии. Выходило, что Иван Абрамович Форельман приехал во Владивосток не очень давно, но быстро развернул бизнес. Образование у гендиректора – восемь классов Цунайской общеобразовательной школы, и все. Ни института тебе, ни даже захудалого лицея.