1612. «Вставайте, люди Русские!» - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Измайлова cтр.№ 12

В Москве и вокруг нее, и по всей Руси зрело сопротивление, все это ясно чувствовали. Роковые события назревали и в столице, в ней стали загадочным образом собираться и селиться большим числом служилые люди, какие-то пришлые стрельцы, и все отлично понимали, что неспроста они здесь объявились. Перепуганный Гонсевский приказал не впускать в город вооруженных людей, а тех, у кого при въезде находили оружие, топить в Москве-реке, но порох, пищали, луки, топоры все равно везли и везли — за всеми невозможно было уследить.

Так что князю Федору Мстиславскому было теперь уже не до Смоленска.

А польский король все так же понимал, что не взяв этой крепости, он не будет чувствовать себя в Московии спокойно, и продолжал кровавую осаду, отнявшую у польского войска уже несколько тысяч воинов.

По всем подсчетам, к зиме в городе должно было закончиться продовольствие, значит, зимой можно было ожидать падения Смоленска. И снова его не последовало!

Осадные орудия уже во многих местах пробили бреши в стенах, однако повсюду высился земляной вал, а его было куда труднее разметать орудийными ядрами — которые зимою вновь кончились, и новые нужно было заказывать уже за счет жалования наемников. Те пригрозили бунтом и в конце концов получили свое из королевской казны…

Король ждал. Ему донесли о русском восстании в Москве и о том, что оно было жестоко подавлено, а русское ополчение уничтожено [19] , но и польский гарнизон понес потери, а боевой дух его заметно упал.

Сигизмунд не мог заглянуть за высокие, все еще неприступные стены ненавистной крепости, но отлично понимал — вскоре она все равно должна пасть. Хотя бы тогда, когда погибнут последние из ее защитников. Но на сколько же могло хватить сил — без еды, без помощи, без надежды — у этих проклятых русских?!

Конец наступил лишь летом 1611 года. За зиму не менее тысячи осадных людей Смоленска унесла цинга. Другие умирали от ранее полученных ран, которым голод не давал по-настоящему зажить.

В один из первых дней июня воеводе Шейну донесли, что из всех стрельцов, даточных и посадских, считая дворян и боярских детей, держать в руках оружие могут немногим более двухсот человек. Оборонять шесть с половиной верст крепостных стен стало некому.

Воевода понимал, что осаждающие должны в конце концов заметить пустоту бойниц смоленских башен, понять, что на стенах уже не видно караульных.

— Не сегодня, так завтра будет штурм, — сказал он, собрав почти всех оставшихся на ногах «осадников» на площадке возле Коломенской башни, самой надежной и наименее всего пострадавшей от обстрелов твердыне крепости. — И на этот раз ляхи возьмут город, мы все это понимаем. Прежде чем рассказать, как я мыслю встретить «дорогих гостей» и чем напоследок угостить, прошу всех вас еще раз решить для себя: будете ли вы до конца со мною. Если кто-то решит, что сопротивляться — это одно, а наверняка погибать — другое, может сейчас же отсюда уйти и сдаться. Это — плен и унижение, но это — жизнь. Клянусь Богом, я не скажу ни единого худого слова тому, кто так сделает. Решайте.

Все две сотни человек, стеснившихся в нешироком пространстве площадки, слушали молча. Ответом на слова воеводы тоже было молчание.

— Я жду! — возвысил голос Шейн.

— Чего ждешь-то? — заговорил старый казак Прохор. — Что мы, два года здесь рядом с тобою бившись, теперь продадим тебя и град наш поганым ляхам? Того ждешь, воевода? Так не дождешься!

— Лучше расскажи про «угощение»! — воскликнул как всегда шустрый Никола Вихорь. — Любо смотреть, как у тебя оно вкусно выходит!

— Ладно, — воевода едва заметно перевел дыхание, и впервые за два этих года иным, кто стоял к нему вплотную, померещились слезы в его светлых, спокойных глазах. А раз так, то сперва тебя прошу, отец Мстислав…

Он поклонился старичку-священнику из Успенского собора, которого призвал на совещание, и тот в ответ молча поднялся с порохового бочонка, услужливо предложенного кем-то из стрельцов в качестве сидения.

— Скорее всего, поляки будут наступать завтра, — снова заговорил воевода. — И я попрошу вас с братией храма отслужить раннюю литургию. Мы все должны причаститься.

— Отслужим, сыне! — твердо, будто сотник, получивший приказ, ответил священник. — Никого Милость Божия не оставит. У нас народ, почитай, второй день подряд причащается. Хотя и народу-то осталось всего ничего… Но к Чаше все идут.

…Штурм начался именно тогда, когда и предполагал воевода: после полудня, едва солнце перестало светить в глаза польским пушкарям, они вновь осыпали ядрами стены и земляной вал. Им ответило несколько пушечных ударов, умело направленных в самую гущу изготовившегося к атаке войска.

После этого осадное орудие, которое польские пушкари подкатили едва ли не вплотную к стене, ударило по самому слабому месту смоленской обороны — воротам Авраамиевской башни. Там еще несколько дней назад рухнула часть кладки, уничтожив сразу четыре верхние бойницы, и теперь никто не встретил пушкарей стрелами и пулями. Ворота вылетели после третьего выстрела.

— Вперед! — скомандовал командир немецкого корпуса полковник Вейер, и наемники пошли клином, выставив пики, в то время как с пригорка их прикрывали огненным боем пищальники.

В это же самое время, покуда немногие оставшиеся в живых осадные люди крепости обстреливали со стен стремительную лавину немцев, пан Новодворский наконец осуществил свою давнюю мечту: его пороховых дел мастера перебрались через ров в том месте, где он недавно стал оползать и осыпаться, и сумели заложить петарды под Крылошевские ворота. Взрыв разнес их в щепы, и в атаку с гиком и ревом пошла запорожская конница.

Ей первой и пришлось откушать «воеводина угощения», о чем после с ужасом вспоминали те, кто остался в живых. Миновав стену и одолев с помощью лестниц земляной вал, запорожцы ринулись на пустые, скрытые в дыму улицы Смоленска. Перед ними тотчас возникла каменная арка, за которой прежде начинались городские торговые ряды, а сейчас лишь уныло светлели стены купеческих теремов. Мысль, что там найдется, чем поживиться, заставила запорожцев торопиться. Толкаясь, весело бранясь, они влетели под арку, и тут раздался чудовищный грохот, и два ближайших здания, вдруг оторвавшись от земли, взлетели и накрыли их фонтанами огня и камней. Под одним из теремов располагался пороховой погреб.

Отчаянные крики людей, команды, проклятия — все смешалось в единый страшный, непрекращающийся вопль. Следом за первым взорвался второй погреб, похоронив успевший вырваться вперед передовой отряд казаков.

В это же время на немецкую пехоту рухнула Авраамиевская башня — под нею тоже был пороховой погреб, и оставшихся там запасов хватило, чтобы сокрушить мощные стены и уничтожить всех, кто не успел миновать ворота и зайти достаточно далеко вперед.

— Господи Иисусе! — взревел полковник Вейер, оглядываясь и видя, как взвиваются на дыбы всадники его конной хоругви, двинувшейся следом за пехотой и не успевшей приблизиться к роковому месту. Некоторых всадников, тем не менее задели и посшибали с седел куски каменной кладки, продолжавшие лететь с еще уцелевшей, медленно оседающей части башни.