Провидение зла - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Малицкий cтр.№ 56

– А самострел зачем? – спросил Литус.

– Ну как же, – поднял брови угодник. – А вдруг я с рогатинкой замедлюсь? Тут как раз ты стрелками тварь и потыкаешь, ну, чтобы она не меня кушала, а того, кто помоложе да повкусней. Ты чего это побледнел? Нешто я что-то не то ляпнул? Ладно, двинулись, а то и вправду под сумерки попадем.

Птицы молчали. Когда Литус с отрядом шел в Ардуус, пичуги заливались щебетом, сновали по стене дикого шиповника, вили гнезда, ворошили пожухлую листву. Теперь же стояла тишина. Только рыба иногда била хвостом в реке, оно и понятно. С этой стороны реки какая уж рыбалка, а с той – Тирена, да только и у тирсенов большой охоты селиться поблизости к Светлой Пустоши не было. И дороги не было на том берегу, дремучий лес подходил к самой воде, и конному не проехать. Жгли тот лес в былые времена, но огонь гас в сыром буреломе, не шел. Хотя люди на реке были. Несколько барок прошли вверх по течению, да ладьи свейские почудились, но тишину они не рвали. А плеск весел, что плеск рыб. Так что в молчании пришлось ехать, по траве да в суконках и лошадка шла неслышно, и мул почти не притоптывал. По левую руку глинистый обрыв да вода с омутками, с каждым шагом шире и шире, словно лес напротив родниками исходил, по правую – колючая стена, в конце весны и до середины лета зацветет – голова кружится. Пчелы гудят, медом пахнет, а теперь – тишина. Через сто шагов – столб с отметкой: сколько от Кирумской земли пройдено, сколько до Эбаббарского дозора у начала огорожной стены осталось. Через пять сотен шагов – часовенка. Сложена из камня, дверь железная, засов на внутренней стороне, окон нет, на двери квадрат – четыре угла – четыре храма и имя Энки в центре. Застигнет какая напасть, заскакивай да запирайся. Вряд ли какая тварь сковырнет кованую дверь, только уж с лошадкой проститься придется, да и как вылезти наружу? Дозоры по южной тропе редки, а мерзости и гулять южнее некуда, и от запаха перепуганной еды уходить неохота. Некоторые часовни и по сей день закрыты стоят, а что там внутри – пустота или кости истлевшие, кто ж теперь скажет?

В полдень, когда выкатило солнце, Литус на ходу полез в подсумок, чтобы бутыль легкого вина выудить, в трактире взял, хоть и ранняя весна, но парит, жарко, не проживет вино долго, пить надо, благо и жажда замучила, только Син не дал. Окликнул, велел придержать лошадь да на бодром муле протопал вперед, и то ведь – неторопливая скотинка, а где не прыть требуется, а работа, вроде и быстрее выходит.

– Сзади держись, – прошипел Син. – Боюсь, что и тряпицы наши не помогут. Птиц слышишь?

– Нет, – признался Литус, но о холоде, который неожиданно пробежал по загривку, заставил заныть затянутый тряпицей бок, ничего не сказал.

– На небо посмотри, – посоветовал Син, – да прислушайся. Тем более что птицы не поют, все слышно. И подожди с вином-то. Вот, – угодник бросил жестяную фляжку, – воды попей.

Литус сорвал пробку, запрокинул голову, да так и застыл, облился водой по грудь. То, что казалось ему тенью готовых распуститься листвой кустов, оказалось тенью на небе. Прямо над головой, в зените небо меняло цвет. Словно там, за стеной шиповника, лежало огромное озеро черной грязи, и это озеро мутным пятном отражалось в небесном зеркале.

– Что это? – спросил, похолодев, Литус.

– То самое, – оглянулся Син. – Так и было. Со дня битвы у Бараггала и до четыреста восемьдесят третьего года. Пока Сухота не раскинулась по долине Иккибу. Только тогда небо прояснилось.

– Я не читал в хрониках о том, что небо потемнело, – сказал Литус.

– Читал, – вновь обернулся Син. – Всякое описание битвы у Бараггала начинается с того, что небо над древней землей Шеннаар потемнело. А вот о том, что посветлело, нет ничего. А в четыреста восемьдесят третьем году было не до неба. Через ворота Бэдгалдингира и Раппу двинулись сотни тысяч несчастных, лишившихся крова и родины. А уж сколько лишились и жизни… Но я точно тебе говорю, небо посветлело только в четыреста восемьдесят третьем году.

– Скажи еще, что видел своими глазами, – отчего-то зло буркнул Литус, но тут же устыдился и спросил: – А почему оно потемнело теперь?

– Камни вернулись, или не слышал? – ответил, не оборачиваясь, Син и почти сразу придержал мула.

Кусты по правую руку лежали на тропе. Нет, они не были выкорчеваны, но казалось, что какая-то мерзость величиной с дом прижалась к колючей стене, чтобы почесаться, да так и придавила ее к земле. Тут же высилась зловонная куча испражнений. Син придержал мула, наклонился над кучей, которая не уместилась бы и в мешок, поморщился, затем жердиной поддел что-то и отбросил на тропу. Лошадь Литуса дернулась в сторону, едва не выбросив его из седла. На тропе лежала нога. Из коленного сустава торчал кусок бедренной кости, остальное напоминало осклизшего слизняка, забитого вместе с костью в прогнивший свейский сапог. Литус с трудом сдержал рвоту, взглянул на равнину: она бугрилась холмами, но напоминала, скорее всего, вздувшееся увалами болото. Деревья были редкими и чахлыми, хотя где-то в отдалении темнела кромка чего-то похожего на лес. Но и эти деревья, и сырые холмы, и далекий лес – все это было накрыто темным пятном на небе. И туда, в этот сумрак, как будто проволокли тяжелое бревно, отталкиваясь от сырого прошлогоднего дерна такими же бревнами.

– Что это было? – похолодев, прошептал Литус. – Тоже камни?

– Не знаю, – покачал головой Син, который выглядел бледнее, чем был пару часов назад. – Но я бы не стал здесь задерживаться, боюсь, что Светлая Пустошь способна удивлять.

Удивиться в пути им пришлось еще не раз. Колючая стена была продрана в десятке мест, а в одном из них разрушена вместе с часовней. Литус с трудом сдерживался, чтобы не пришпорить коня и гнать его вперед так, словно он уходит от погони. Но впереди продолжал ехать Син, который у каждого провала в ограждении только причитал и покачивал головой, а по мере приближения темноты начал еще и что-то напевать под нос. Когда же угодник ненадолго замолкал, Литус слышал далекий вой, уханье, гром, скрежет и как будто плач. Уже почти в полной темноте, когда впереди замаячили огни эбаббарского дозора, Син оглянулся и сказал:

– Черная трясина ухает. Это в самой середине Пустоши. Ну, ты должен знать. Гром несется оттуда же. Видишь, зарницы полыхают? Не, дождя нет, только молнии. Вой? Насчет воя не скажу. И насчет скрежета, и насчет плача. Может, это земля плачет? Ладно, смеюсь… Тут, конечно, не Сухота, несусветной мерзости не бывает, какую мерзость ни рассматривай – все одно и то же, все знакомое. Кого застигла Светлая Пустошь здесь полторы тысячи лет назад, из того она и лепит страшилищ. Хотя за эти годы налепила тоже… всякого.

– И из человека? – спросил Литус.

Слышал он, многое слышал о странных людях, которые выходят из Светлой Пустоши. Лучше бы и не слышал никогда, месяцами не мог заснуть в своем домишке еще мальчишкой, трясся от ужаса, что придут дурные сны. Порой и приходили.

– И из человека, – кивнул Син. – Не все успели убраться, хотя время было… Ты сильно не робей, пока еще Светлая Пустошь не в силе, эти твари редко будут наружу выбираться. Вот ночью…