Тени исчезают в полдень - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 79

Никулина взглянула на Иринку и лишь головой покачала. Хоть и погас мгновенно тот тепленький светлячок в ее глазах, хоть незаметны были движения ее бровей, Клавдия все же уловила то и другое.

И Устин Морозов тоже, очевидно, уловил. Во всяком случае, он потихоньку усмехнулся себе в бороду, будто хотел сказать с завистью к Митьке с Иринкой, с сожалением о прошедших своих годах: «Эх, молодость, молодость...»

Когда Филимон расчистил немножко подъезд к скирде, Устин слез с воза, подвел лошадь вплотную к зароду, развязал веревку и свалил воз. Молча смотав веревку, кинул ее в сани и молча же уехал.

А Митька, Клавдия, Ирина и Филимон Колесников продолжали работать.

Понемногу Ирина начала уставать. А тут еще, как назло, вилы попались с неудобным, коряво оструганым черенком, и Иринка в самом деле набила кровяные мозоли. Но из упрямства, из гордости и еще чего-то, что и сама не могла объяснить себе, она не бросала вил. Митька то и дело искоса поглядывал на нее и посмеивался.

— Ну, хватит! — крикнула наконец Клавдия. — Полчаса отдыху! Не знаю, как у вас, а у меня руки, как электрические провода, гудят.

— А ноги — как телеграфные столбы, наверное? — насмешливо осведомился снизу Митька. Однако тотчас бросил вилы, поднял свой полушубок, стряхнул снег и закинул его на скирду. — Укройтесь, прохватит после работы. — Взял с земли свой пиджак, перекинул через плечо. — Филимон, айда в коровью родилку, там тепло.

Митька сделал несколько шагов, но вдруг обернулся:

— А ну, телячья воспитательница, кажи ладони!

Это было так неожиданно, что Иринка, растерявшись, торопливо спрятала руки в карманы фуфайки. Митька ухмыльнулся. Но именно это окончательно вывело Иринку из себя, она выдернула руки из карманов, протянула их сверху к Митьке, отчаянно крикнула, чуть не плача:

— На, смотри, смотри! Скалозуб ты... чубатый!

Она надеялась все-таки — снизу Митька ничего не рассмотрит. Но «скалозуб», обладавший орлиной зоркостью, разглядел. Разглядел и участливо покачал головой:

— Насколько я понимаю в медицине, это действительно мозоли. Ну, ничего, у других бывает хуже.

Если бы не это участие, Иринка, может, сдержалась бы еще. Но тут у нее мелко-мелко задрожала нижняя губа.

— Ну и что? Ну и мозоли! — с обидой крикнула она сквозь слезы. — А ты... ты...

Казалось, теперь-то должен был остановиться Митька, потому что лежачего не бьют. Но он произнес не торопясь, безжалостно, с нескрываемым злорадством:

— Да, понятно. Вилами махать — не телячью шерстку гладить.

И, перекинув пиджак на другое плечо, пошел в коровник.

— Ну чего, ей-Богу, над человеком маешься?! Изо рта прям ядовитость так и льется, — сердито проговорил Филимон.

Но Митька даже не обернулся.

Иринке хотелось кинуть ему вслед слова, тяжелые, как булыжники, горячие, как кипяток, чтоб его прибило и обожгло одновременно. И, не найдя таких слов, закусила губу, упала на скирду, провалилась в разнотравье. Клавдия накрыла ее Митькиным полушубком, а затем и сама залезла под него.

Под полушубком было тепло. Иринка, свернувшись калачиком, как котенок, чуть подрагивала.

— Ну чего ты? — мягко сказала Клавдия. — Вот еще...

В ответ на это Иринка прижалась к ней и заплакала навзрыд.

— Почему он такой? За что он меня... так?

— Митька-то? — переспросила Никулина, обняла Ирину.

И долго молчала. Иринка всхлипывала все ровнее и тише, как обиженный и теперь успокаивающийся ребенок.

— Любит он тебя, однако, — вдруг сказала Клавдия.

Иринка дернулась всем телом, откинула полушубок, вскочила на колени:

— Ты... что это?! Да он... он... Да ты что? Ты откуда...

— Да я уж знаю, — негромко ответила Клавдия.

Она проговорила это задумчиво и печально, глядя на сухой синий колокольчик, выглядывающий сквозь перепутанные травяные стебли. Колокольчик был как живой, он нисколько не потерял своей синевы. Он был только засохший. Принеси, казалось, его в тепло, поставь в банку с водой — и он расправит лепестки, зацветет.

— Я знаю, — повторила она тихонько, чтобы не сломать, вытащила цветок и стала нюхать. — Гляди-ка, и пахнет!

— Н-нет, не-ет! — крикнула Иринка, упала обратно в сено и зарыдала тяжелее прежнего.

Клавдия осторожно положила сухой колокольчик сбоку, снова укрыла Иринку и легла сама.

Она дала Иринке выплакаться, а потом сказала ласково:

— И ты его любишь, Иришенька...

На этот раз Иринка затаила дыхание. Только бешено и звонко барабанило сердце.

Клавдия, прижав к себе Иринку, слушала и слушала этот стук. И почему-то пьянела, почему-то кружилась у нее голова. И старалась она еще что-то вспомнить, но не могла.

— Разве... разве... она такая? — еле слышно спросила Ирина. Слово «любовь» девушка не могла выговорить. Она по-прежнему не шевелилась и теперь, кажется, не дышала.

— Она всякая бывает, Иришенька, — прошептала ей в ухо Клавдия, легла на спину, заложила руки за голову и стала печально смотреть в небо.

Над деревней пролетел какой-то маленький самолетик. Он был так высоко, что казалось, совсем не двигался, а висел недвижимо, точно вмерз в небо, как камень в голубую толщу льда.

Иринка наконец шевельнулась, приподнялась. Но, встретившись взглядом с Клавдией, прикрыла глаза, словно от нестерпимо яркого света, и опять нырнула под полушубок.

— Глупенькая ты, ей-Богу! — вздохнула Клавдия.

— Я думала... что цветы в это время цвести будут, — спустя минуту прошептала Ирина, высунула голову из-под полушубка и тоже стала смотреть в небо. — И рассвет будет особый... Голубой-голубой. Потом...

— Рассвет? Цветы? — думая о чем-то, переспросила Клавдия, протянула руку, опять взяла колокольчик, высушенный когда-то солнцем, а потом морозами, и стала смотреть на него. — А если полдень? Огурцы горками насыпаны... И полдень, полдень... Солнце прямо над головой...

И, помолчав, задала еще один вопрос:

— Как думаешь, я умею любить?

— Да ты о чем, тетя Клаша?

Иринка уже сидела и удивленно, во все глаза, смотрела на Клавдию. Опомнившись, Никулина тоже быстро поднялась, обхватила Иринку за шею, прижалась щекой к ее горячему лицу, воскликнула:

— Дура я, ой, дура! Ты не слушай, Иринушка. И будь... осторожна будь...

— Как... осторожна?

— Митька — он ведь... — Но дальше Клавдия не знала, что сказать, а главное, не была уверена, нужно ли говорить. — Видишь, какой он, Митька...