Мартин встал и подошел к окну.
Город спал и не знал, что детство может длиться очень долго, а потом наступает момент, когда оно кончается, оставляя человеку, даже очень старому, только светлую печаль.
Город спал. В темноте с высоты не было видно его неряшливой обтрепанности, а просто толпились бесчисленные влажные крыши, похожие на кривые ступеньки, тянулись ровные проборы бульваров, мелькали разноцветные огоньки, и над всем возносилась башня. Башня тянулась высоко вверх, чтобы петух первым увидел солнце и возвестил рассвет.
Дом тоже спал и видел стариковские сны, в которых появлялись давно исчезнувшие лица, оставшиеся разве что в помутневших зеркалах, в одном из которых только что мелькнул веселый трубочист, черный, как осенняя ночь, только улыбка сверкнула, как через семнадцать лет засверкают монетки с его изображением — ведь трубочист приносит счастье!
Дом спал и не слышал, как звонил телефон — человек сразу снял трубку:
— Слушаю.
— Я… не разбудила вас?
Георгий Николаевич узнал голос Вежливой Барышни — и обрадовался:
— Куда же вы пропали? Вы давно не звонили, — он улыбнулся.
— И больше не позвоню, — она помолчала, — я уезжаю, рано утром. Мне хотелось попрощаться с вами и… попросить прощения за все мои глупые звонки.
В трубке стало очень тихо.
— Алло? — встревожился голос. — Вы… Почему вы молчите? Вы сердитесь?
— Нет, — человек сморгнул несколько раз, — я вовсе не сержусь. Я… плачу.
Сейчас спросит: «Почему?»
— О чем? — спросила она.
— О том, что никто не придет назад.