Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2] - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Гуськов cтр.№ 18

— Что ты заладил «спасибо» да «спасибо», как будто других слов нет?! Благодарю, например.

— Какими же я тебя благами одарить могу? — усмехнулся старик. — Разве что сейчас тебя веничком постучу. А «спасибо» означает «Спаси Бог!» Без Бога не до порога, так — то вот.

Мохнатый, выбившись из сил, скрежеща зубами, в сердцах отшвырнул веник и начал спускаться вниз.

— Куда же ты пошел, дружок? — остановил его майор. — Уговор был, что я тебя тоже попарю. Ложись, ложись!

Маркелыч, поймав Сыча за руку, растянул его на лавке и приказал немного очухавшемуся «соседу» подкинуть еще несколько шаек воды в топку, а потом начал стегать веником толстого. Он стегал его до тех пор, пока у того не вырос ниже спины длинный-предлинный хвост. Побожий понял, что почти до смерти запарил огромного мохнатого черта. Тогда, намотав хвост на руку, Маркелыч стащил черта с лавки и, таким же образом схватив «соседа» за его хвост, начат хлестать веником обоих.

— Чертово отродье! Вижу, по чьей вы указке действуете, не иначе та старая баба-яга вас сюда направила. Ну признавайтесь, так это или не так, а то захлещу до смерти.

— Так, — заверещал тощий бес, — пощади! Все тебе скажем, только отпусти нас обратно в пекло.

— Агафья нас подговорила тебя погубить! — заревел толстый бес.

— То-то же! — торжествующе воскликнул отставной майор и начал снова хлестать веником. Он забил бы их до смерти, если бы оба черта, оборвав хвосты, не вырвались из его рук. С всем, ка четвереньках, они выскочили в общий зал и, с визгом промчавшись мимо Карасика, который уже был наготове к успел-таки сделать два снимка, голыми вырвались на улицу. К бывшему уфологу, сделавшему эти снимки, снова вернулось хорошее настроение.

— В бане фотографирование запрещено, гражданин, строго предупредил его появившийся в клубах пара красный как рак старик с веником.

— Для истории — взмолился Карасик, пряча фотоаппарат в полиэтиленовую сумочку.

— Если для истории, то можно! — согласился украинец и пошел под душ, чтобы немного остыть. После этого он с полчаса посидел в предбаннике и, выпив пару кружек пива, отправился домой, где Лукерья Тимофеевна наконец-то угостила его окрошкой.

Шелковников, который, благодаря Генычу, имел возможность наблюдать из вентиляционного короба собрание нечистой силы в аферийском посольстве, потеряв счет времени, напрасно пытался найти выход из лабиринтов электрического, вентиляционного и канализационного хозяйства посольства. Сжимая в зубах ручку чертежного тубуса, в котором у него хранилась драгоценная скьявона, и стуча тяжелым, словно мельничный жернов, Большим кинематографическим крестом, он долго ползал по пыльным воздуховодам посольства, дважды попадал на крышу и трижды выползал к зарешеченным воздухозаборникам в стене, откуда жалобно смотрел то на звезды, то на ночной город. Только надежда еще хоть раз поучаствовать хотя бы в массовке кино, заставляла его двигаться вперед. Наконец, теряя последние силы, мучимый жаждой, он упал в канализационный коллектор и свалился прямо в руки недоверчивого Геныча, который, протрезвев после грандиозной попойки, мучился совестью. Ему мерещилось, что, показывая свое сантехническое хозяйство, он где-то по пьянке потерял знаменитого артиста, вернувшегося из Америки. Хотя все, в том числе и электрик Бархоткин, и диспетчер Лидия Ивановна, уверяли, что знаменитый артист еще в тот же день, подарив честной компании «дипломат» с деньгами, забрав только шпагу и Большой Кинематографический крест, отбыл на очередные съемки в Голливуд.

Будь на месте Геныча кто-нибудь более доверчивый, лишь через пятьсот лет нашли бы в коллекторе аферийского посольства засушенную мумию аристократ-бомжа грядущие археологи.

— Шелковников, наконец-то я тебя отыскал! — обрадовался Геныч и, подхватив под мышки отощавшего за трое суток скитальца, поволок за собой в бойлерную.

— Не могу я жить, пока ты мне точно не скажешь, был ты в Америке или не был. Я думаю, теперь, когда я тебя спас, ты мне врать не станешь. Так был или не был?

— Был, Геныч, был! — пролепетал Шалковников.

— А… разочарованно протянул Геныч, которому и на этот раз не удавалось докопаться до истины — Я-то тебе верю, а вот некоторые сомневались, теперь я им точно скажу, что ты был в Америке.

В бойлерной у Геныча Витя выпил чуть ли не ведро воды и съел батон черного хлеба, после чего заторопился в гостиницу «Россия», где у него запертый в клетке без еды и питья петух с золотыми крыльями, наверное, уже отдал Богу душу.

Геныч щеткой, рукавом и прочими подручными средствами попытался отчистить бывший витин сверхмодный спортивный костюмчик, по это оказалось невозможным делом. Только белые адидасовские кроссовки удалось отчистить, сантехник вымыл их с мылом, и они заблестели как новые.

— Пустят меня в таком виде в гостиницу или не пустят? — засомневался Шелковников, разглядывая себя в осколок зеркала, услужливо подставленный ему недоверчивым человеком, и пряча за пазуху Кинематографический крест. Но как его могли не пустить, когда в чертежном тубусе у него хранилось такое мощное оружие, как проверенная в деле и уже многократно обагренная кровью скьявона, а, кроме того, ведь Шелковников был самым богатым человеком, хоть еще и не знал этого. Недобежкинский кошелек лежал у него, спрятанный на груди, как память о дорогом друге, томящемся в заключении. Витя вдруг вспомнил все, что увидел и услышал в аферийском посольстве, и ужаснулся — Недобежкину угрожала смерть в поединке на каких-то специально для него подстроенных Тюремных Олимпийских играх.

Опасения бывшего аристократ-бомжа, что его даже с гостиничным пропуском остановят швейцары гостиницы из-за его грязного, сильно утратившего свою свежесть костюма, оказались напрасными. Наоборот, один из швейцаров, бывший подполковник милиции, сам не зная почему, даже отдал ему честь, правда, сразу же после этого застеснялся и, оправдываясь перед напарником, тоже подполковником, но уже бронетанковых войск, хохотнул: «Нравится мне этот малец, чувствуется — лихой парень!» Второй на эту тираду равнодушно пожал плечами.

Открыв номер, Витя с замершим сердцем бросился к клетке, стоявшей в углу, на телевизоре. «Как хорошо, что на нее не падало солнце!» — подумал он, но все равно петух, его черный петух с золотыми крыльями, просунув голову в прутья решетки, лежал над пустой банкой для боды и корытцем для корма, в котором не было ни единого зернышка. Ножки петуха с жалобно растопыренными когтями торчали вверх и судорожно подрагивали.

— Жив! — воскликнул Шелковников, в нем вспыхнула надежда, что ему удастся сохранить для себя такого прекрасного слугу.

— Петр Петрович! — прослезившись на муки своего петуха, возопил бывший бомж. — Потерпи еще минуточку, не умирай. Клянусь тебе, я все три дня думал только о вас — о тебе и Недобежкине. Проклятый вентиляционный лабиринт!

Витя, открыв замок клетки, подхватил полудохлого петуха на руки и поднес его к рукомойному крану, сунув голову бедной птицы под струю воды, отчего чуть было окончательно не отправил свое сокровище на тот свет. Однако водяной шок не привел птицу к мозговому инсульту, а возбудил ее жизненные силы. Петр Петрович открыл глаза и, отфыркиваясь по-петушиному, стал клевать холодную струю. Вскоре он взмахнул несколько раз крыльями и даже попытался прокукарекать: «Ку-ка-ре-ку».