Но весть о внезапном падении могущественного города сбила и смешала священный ритуал. Шествие распалось. Народ в смятении толпился на улицах. Кричали, спорили.
– Александр явился из Иллирии!
– Александр в двух переходах от Афин!
– Что будем делать? Что думают наши правители?
– Ведь было же решено послать помощь в Фивы. Почему же не послали?
– Ведь и флот был снаряжен, но он остался в Пирее!
– Что вы кричите? Когда было посылать флот, если наступило время великих мистерий? Неужели гнев людей страшнее гнева богов?
– Боги могут пощадить. Но македонянин пощады не знает! Что будет с нами?
Правители открыли Народное собрание.
Демосфен, мрачный, расстроенный, ошеломленный, стоял в стороне, ни на кого не глядя. Тонкие длинные губы были крепко сжаты, рот совсем исчез под густыми седеющими усами. На лбу залегли резкие морщины. Александр?.. Как случилось, что он остался живым и так внезапно появился в Фивах? Совсем недавно Демосфен выступал перед собранием в праздничных одеждах и с ликованием уверял афинян, что Александр погиб, и войско его погибло, и что им больше некого бояться. Как обманули его эти подлые трусы, бежавшие из-под Пелия! И как легко он, Демосфен, поверил им! Что ж, человеку свойственно верить тому, чему хочется верить.
И вот теперь он, прославленный оратор Демосфен, стоит в стороне и молчит, не поднимая взгляда. А на возвышение всходит Демад, красиво причесанный, богато одетый, благоухающий дорогими духами.
– Граждане афинские! Я всегда говорил, что враждовать с македонскими царями нам не следует. Беда грозит нам лишь по милости неразумных людей, которые из-за личной вражды и ненависти поставили под удар Афины. Теперь надо исправлять их тяжелые ошибки, которые могут обернуться для нашего народа гибелью так же, как это случилось в Фивах. Надо немедленно отправить к Александру посольство, и не кого-нибудь послать, а людей, ему знакомых и приятных. Надо поздравить царя со счастливым возвращением из земли трибаллов и с иллирийской войны, а также с успешным и справедливым наказанием восставших Фив.
На площади поднялся шум, раздались негодующие голоса – поздравлять македонянина с успешным разорением эллинского города? И называть это справедливым наказанием?..
Демад повысил голос и продолжал так же твердо и уверенно:
– Да, со справедливым наказанием восставших Фив! Не забывайте, граждане афинские, что мы тоже виноваты перед ним: мы выпустили из Афин фиванцев, которые прятались у нас, а они подняли в Фивах восстание и тем нарушили договор. Не будем же навлекать на себя то, что навлекли Фивы. Так вот, пусть наши послы постараются исправить и эту тяжелую для нас ошибку, – Демад взглянул в сторону Демосфена, – пусть они попросят у царя разрешения принять фиванских беглецов. Пусть он разрешит нам дать им приют!
Трудно, унизительно все это было для афинян. Поздравлять царя с победой над Фивами, просить разрешения… Но грозные македонские фаланги стоят от них всего в двух переходах. Пусть сохранят боги афинян от того, чтобы увидеть под своими стенами два белых пера на шлеме полководца!
К Александру отправилось посольство – десять человек из македонской партии. Они поздравили царя и с благополучным возвращением, и со справедливым наказанием Фив. Александр принял их со всей любезностью хорошего эллинского воспитания.
Но народу афинскому послал с ними письмо. Царь потребовал выдачи своих врагов – Демосфена, Ликурга и всех их сторонников. Потребовал также выдачи военачальника наемных войск Харидема, который всегда был свирепым противником македонских царей, положивших конец его разбойничьим набегам. И Эфиальта – этот человек недавно ездил послом к персидскому царю в Сузы. Потребовал выдачи Гиперида, Полиевкта, Харета, Диотима, Мироклея – военачальников и политических деятелей, всегда бывших противниками его отца Филиппа и его самого.
– Эти люди, – заявил Александр, – являются не только причиной понесенного Афинами при Херонее поражения, но и всех тех несправедливостей, которые после смерти Филиппа были дозволены против его памяти и против законного наследника македонского престола. В падении Фив они виновны не менее, чем организаторы восстания в самих Фивах. Те из фивян, которые теперь нашли убежище в Афинах, тоже должны быть выданы.
Афиняне скоро вернулись. Письмо, которое они привезли, было прочитано на Народном собрании.
Еще более ожесточенные споры и шум поднялись на собрании после этого письма. Те, чьи имена были названы в письме, отчаянно защищали свою жизнь. Демосфен, зная, что ждет его в плену у Александра, заклинал не выдавать их, «своих сторожевых собак, волку».
Народ волновался. Не знали, на что решиться. Не знали, кого слушать.
И тогда опять вспомнили про Фокиона Честного, старого афинского полководца и оратора, которому доверяли и который ни разу не обманул их доверия.
– Пусть скажет Фокион!
– Хотим слышать Фокиона!
Фокион поднялся на возвышение, как всегда очень скромно одетый, как всегда пряча под плащом руки, – он считал непристойным ходить по городу с открытым плечом, как тогда было принято.
Фокион был печален. Он едва мог говорить – так он был подавлен всем случившимся.
– Граждане афинские! Какою бы то ни было ценою надо купить прощение царя и не прибавлять неблагоразумным сопротивлением к несчастью Фив еще и погибель Афин. Те люди, которых требует Александр, должны теперь показать, что они из любви к отечеству готовы принести величайшие жертвы.
Фокион подозвал к себе одного из своих лучших и самых любимых друзей Никокла и поставил рядом с собой.
– До такой крайности довели глупцы и негодяи наш город, что, если кто потребует даже его, Никокла, я посоветую выдать, ибо и сам я счел бы для себя счастьем, если бы мог умереть ради вас всех. Жаль мне, правда, граждане афинские, и фиванцев, укрывшихся у нас, но достаточно и тех слез, которые эллины проливают по Фивам. Поэтому лучше не вступать с победителями в борьбу, но смягчить их гнев и вымолить у них пощаду и себе и беглецам.
На площади стояло напряженное молчание. Ждали, что скажут те, кого требует Александр.
Но среди этих людей не нашлось ни одного, который бы согласился с Фокионом. Наоборот, Демосфен выступил с пламенной речью, доказывая, что нельзя выдавать на смерть их, людей, столько сделавших для Афин, людей, которые всю жизнь служили Афинам, что это будет величайшей несправедливостью и позором!..
Демосфен говорил долго, и сила его ораторского таланта была так велика, что народ принял его сторону.
Но что же делать дальше? Что отвечать Александру?
– Пусть пойдет к нему Демад, царь любит Демада. И пусть он попросит, чтобы царь предоставил афинскому народу самому судить виноватых!
– Нет, Демад не пойдет с такой речью к царю. Пусть отправляются те, кого он требует, – Демад насмешливо поглядел на Демосфена, – тем более что Демосфен красноречивее меня. Вот пусть он и уговорит Александра. К тому же Демосфен никогда к этому «мальчишке» не относился серьезно!