Изабель улыбнулась:
— Это просто любовь, Том. А любви бояться не нужно.
Том поежился. Он уже не представлял себе жизни без Изабель, а теперь и Люси становилась такой же неотъемлемой ее частью. И ему это очень нравилось!
Все, кто работал на маяках в открытом море, знали не понаслышке всю силу его чар и что такое уединение. Эти мерцающие сигнальные огни походили на искры, отлетевшие от жаровни под названием Австралия, и зачастую их свет видело лишь несколько человек. Но именно они спасали материк от изолированности, соединяли с остальным миром, делали морской путь безопасным и позволяли судам преодолевать тысячи миль, чтобы доставить оборудование, книги и ткани в обмен на шерсть, зерно, уголь и золото — обменять плоды цивилизации на дары природы.
Обособленность от внешнего мира обусловливала подчиненность всего и вся — мыслей, времени, ритма жизни — одному-единственному: работе маяка. На острове не раздавалось чужих голосов и не было чужих следов. В своем воображении житель такого острова мог представить себя кем угодно и прожить любую жизнь, а указать ему на реальность просто некому: этого не могут сделать ни чайки, ни свет маяка, ни ветер.
Так и Изабель все больше и больше погружалась в мир божественного благоволения, где Господь отвечал на молитвы, а дети приносились течениями по воле Божьей. Она спрашивала себя и Тома, как можно быть такими счастливыми. Она с трепетом наблюдала, как растет и радуется жизни ее обожаемая дочь. Она млела от восторга, видя, как с каждым новым днем это крошечное создание чему-то училось: вот малышка начала переворачиваться, вот начинала ползать, вот неумело пыталась повторить слова. Постепенно вслед за зимой штормы перемещались на другую половину планеты и уступали место лету с его голубым небом и золотым солнечным диском.
— Пошли-ка с нами! — смеялась Изабель, сажала Люси на бедро и направлялась вслед за Томом по тропинке к пляжу, где они устраивали пикник. Том срывал разные травинки, и Люси их нюхала, жевала кончики и корчила рожицы от незнакомого вкуса. Он собирал маленькие букетики из розового кустарника или показывал блестящую чешую хищного каранкса
[8]
или голубой макрели, которую поймал на другой стороне острова, где под скалами лежала бездонная пучина океана. В тихие вечера воркующий голос Изабель разносился далеко вокруг: она читала малютке сказку на ночь, а Том в это время что-то чинил в мастерской.
Вышло так, что Люси осталась на острове, а Изабель оказалась для нее чудесной матерью. Каждый вечер она молилась и благодарила Господа за свою семью, здоровье и ниспосланное ей счастье. Ей так хотелось оказаться достойной Его щедрых даров!
Дни сменяли один другой, как набегавшие на берег волны, и в этом крошечном мире время, заполненное трудом, сном и едой, текло незаметно. Убирая уже ставшие ненужными пеленки, Изабель не смогла сдержать слез.
— Кажется, что еще вчера она была такой крохой, — делилась она переживаниями с Томом, аккуратно заворачивая в папиросную бумагу погремушку, куклу-голыша, первые платьица и крошечные ботиночки. Совсем как любая другая мать.
Когда месячные не пришли вовремя, Изабель не знала, что и думать. Она уже отчаялась, что сможет снова забеременеть, и вдруг снова затеплилась надежда! Изабель решила, что будет молиться и сообщит Тому не сразу, а немного повременив. Но ей было трудно не мечтать о том, чтобы у Люси появился братик или сестренка. Ее сердце пело от счастья.
А потом месячные вернулись, но стали болезненными и нерегулярными. В такие дни ее мучили мигрени, а ночами она просыпалась мокрой от пота. Задержка могла затянуться на несколько месяцев.
— Во время отпуска я обязательно схожу к доктору Самптону. Волноваться нет никаких оснований, — успокаивала она Тома, безропотно снося боли. — Милый, со мной все в полном порядке.
Она любила, любила своего мужа и своего ребенка, и этого было вполне достаточно.
Шли месяцы, в течение которых время отмерялось только обычными для маяка ритуалами: включением двигателя, поднятием вымпела, промывкой емкости для ртути. На стандартные регламентные работы накладывались действовавшие на нервы письменные напоминания бригадира технической службы, что любая поломка испарительных труб может быть вызвана только халатностью смотрителя, а никак не производственным дефектом. Вахтенный журнал перешел с 1926 на 1927 год посередине страницы: в Маячной службе ко всему относились рачительно и оставлять страницу недописанной было бы недопустимым мотовством. Поразмышляв на тему столь неуважительного отношения Службы к Новому году, Том пришел к выводу, что это не случайно, поскольку время как таковое было для нее несущественной категорией. И действительно, вид на бескрайние водные просторы, открывавшийся с галереи 31 декабря, ничем не отличался и 1 января. Он по-прежнему часто находил страницу за 27 апреля 1926 года, и в конце концов журнал стал сам раскрываться на этом самом месте. Изабель много трудилась — огород давал отличный урожай, а дом содержался в образцовом порядке. Она стирала и чинила Тому одежду, готовила его любимые блюда. Люси росла. Маяк продолжал светить. Время шло.
Глава 13
— Скоро ей исполнится год, — сказала Изабель. — Двадцать седьмое апреля не за горами.
Том, убиравший напильником ржавчину с петель погнутой металлической двери, отложил инструмент.
— Интересно было бы знать ее настоящий день рождения.
— Меня вполне устраивает день, когда она появилась здесь. — Изабель поцеловала Люси, сидевшую у нее на бедре и увлеченно грызшую хлебную корку. Люси потянулась к Тому.
— Извини, малышка. У меня руки грязные. Побудь пока с мамой.
— Не могу поверить, как она выросла. Она уже весит целую тонну! — засмеялась Изабель и подсадила ее повыше на бедро. — Я испеку торт ко дню рождения. — В ответ Люси уткнулась ей в грудь и обслюнявила крошками. — Беспокоит зубик, моя радость? Смотри, как у тебя горят щечки. Пойдем помажем больное место. — Она повернулась к Тому: — Скоро увидимся, дорогой. Мне надо в дом. У меня там суп варится. — С этими словами она вышла.
Тусклый свет, пробивавшийся в окно, падал на верстак. Том молотком выправлял вмятину на двери, и каждый удар гулко разносился по всей мастерской. Хотя он понимал, что бить с такой силой необходимости не было, но остановиться не мог. Разговоры о днях рождения и юбилеях всегда выбивали его из колеи. Том снова принялся колотить со всей силы и бил до тех пор, пока боек не соскочил с рукоятки. Он поднял его и долго бездумно на него смотрел.
Том, сидя в кресле, поднял глаза. Со «дня рождения» Люси прошло несколько недель.
— Ей совершенно не важно, что именно ей читают, — сказала Изабель. — Для нее главное — привыкать к звучанию новых слов. — Она пересадила Люси ему на колени и пошла на кухню выпекать хлеб.
— Дададада, — произнесла Люси.
— Бубубубу, — отозвался Том. — Ладно, хочешь послушать?