– Простите мне мою подозрительность, господа, но ввиду всего, что сейчас происходит… Добро пожаловать. Я от всей души надеюсь, что вы как можно скорее разгадаете эту загадку и развеете страхи моих прихожан.
Пол Мередит проводил нас в гостиную, обставленную ветхой и скудной мебелью. В центре комнаты возвышался аналой, на котором лежала библия. Никаких украшений, никакой показухи. Распятие на белой стене.
– Вам известно, что толкнуло несчастного Маллигана на самоубийство? – не мешкая, спросил Холмс.
– Нет, не известно, Казалось, будто он чего-то страшно боится. Я не мог даже подойти к нему. Это шок для меня. Но почему вы спрашиваете меня об этом?
Холмс сделал таинственный жест.
– Мы ведем расследование этого дела. Какие отношения связывали вас с мальчиком?
– Я взял его под свою опеку. Я помогал ему всем, чем мог. Он отвечал мне взаимностью. Его отношение ко мне было искренним и лишенным всякого расчета.
– Когда вы в последний раз видели мальчика, который исчез вчера?
– Он служил во время мессы по случаю кончины одного из наших прихожан. Он пел в хоре и исчез в конце церемонии. Я это не сразу заметил.
Пол Мередит указал на два стула.
– Присядьте, господа, так нам будет удобнее беседовать.
Холмс не принял его приглашения.
– Это вовсе не обязательно. Я всего лишь задам вам несколько вопросов. Что обычно происходит после религиозной церемонии?
Аббат, казалось, был сбит с толку.
– Гроб заколачивают и опускают в землю.
– Кто этим занимается?
– Маллиган.
– Где заколачивают гроб?
– В ризнице, разумеется.
– Мальчик мог уйти из церкви никем не замеченным?
– Нет. Здесь всего два выхода: ризница и главный вход. При входе раздается звон колокольчика. Его бы обязательно увидели, тем более в его платье.
– Значит, мальчик мог уйти только из ризницы. Вы спрашивали Маллигана?
– Я его не видел. Он исчез сразу после того, как заколотил гроб. Некоторое время спустя после церемонии мы обнаружили его в его комнате. Он повесился.
Холмс направился к двери.
– Одевайтесь, мы выходим!
– У вас есть сомнения?
– Нет, теперь мне все ясно.
Он обернулся к аббату:
– Вы можете проводить нас на кладбище?
Вооружившись лампами, мы через несколько минут пришли на кладбище. Мои нервы были натянуты, как струны. Внезапный вопль прорвал тишину и заставил меня остолбенеть от ужаса. Инстинктивно я схватил руку моего друга. Он изумленно посмотрел на меня.
– Возьмите себя в руки, старина! Вы что, испугались этой несчастной совы? То, что вы вскоре увидите, будет гораздо страшнее.
Туман придавал кладбищу призрачный и устрашающий вид. Из тумана то там, то здесь выплывали кресты. Такие места известны своей ужасной неподвижностью, тишиной, которая внушает ужас и непостижимость. Мое тело охватила сильная дрожь, которую я не в силах был унять. И не только холод был тому причиной. Все мое существо сжалось от дурного предчувствия и отказывалось смотреть на то, что предстояло увидеть.
Холмс повернулся к аббату.
– Вы знаете, где Маллиган хранил инструменты?
Пол Мередит иссохшей рукой указал перед собой.
Мой друг исчез в тумане. Через несколько мгновений он вернулся с двумя заступами и протянул один из них мне.
– Держите, Ватсон! Немного физической работы поможет вам согреться. Вы весь дрожите.
Он повернулся к аббату, лицо которого при свете лампы было бледнее воска.
– Где самая свежая могила?
– Что… что вы собираетесь делать, мистер Холмс? – пробормотал аббат.
– Заставлю говорить мертвых.
Аббат перекрестился и проводил нас к холмику из свежей земли, на котором возвышался простой крест, еще не покрытый мхом. Холмс уперся и повалил крест.
Лицо Пола Мередита исказилось.
– У вас нет на это права. Это противоречит всем религиозным принципам.
– Возможно, но это отвечает нуждам моего расследования.
Аббат внезапно взмахнул распятием в сторону Холмса:
– Vade retro, satanas! Осквернитель! Это надругательство! Вы… вы…
Его голос стих, когда раздался первый удар заступа о грязную землю.
Спустя полчаса изнурительной работы нам удалось извлечь гроб из его топкого и грязного обиталища. Аббат, мертвенно-бледный, дрожа, стоял на коленях на голой земле и неслышно возносил к небу молитвы, истово покрывая себя крестными знамениями. Его руки дрожали, лицо искажала гримаса ужаса.
Холмс смахнул землю с крышки гроба. Мы увидели перевернутый крест. Мои ноги подкосились. Холмс откинул крышку гроба, работая заступом, как рычагом. Я отвел глаза, боясь увидеть зрелище, которое не в силах буду перенести. Холмс поднес к гробу лампу.
– Ватсон! Идите сюда! Это ужасно. Еще хуже, чем вы себе представляли.
Я собрал все свое мужество, чтобы посмотреть на жуткое содержимое гроба. Мои ноги вдруг перестали чувствовать землю, а рассудок что-либо воспринимать.
Я лежал на земле. Холмс склонился надо мной. Заметив, что я очнулся, он убрал руку.
– Простите меня за эти несколько пощечин, Ватсон. Я был вынужден прибегнуть к ним, ведь вы потеряли сознание. Вы увидели это, – добавил он, указав на раскрытый гроб.
Я по-прежнему был в шоке и не мог говорить. О да, я видел это! Ребенок, одетый в платье мальчика из церковного хора, с кляпом во рту, со связанными руками и ногами, был привязан к старцу с зеленоватой, разложившейся кожей. Было непросто стереть из памяти эту отвратительную картину.
Наконец я смог подняться. Аббат склонился над гробом, как птица, принесшая зловещее предзнаменование. Он неслышно бормотал молитвы, будто потеряв разум.
Холмс извлек ребенка из гроба и внимательно осмотрел его.
– На теле нет ни единого повреждения. Он даже не был отравлен, это было бы видно по выражению лица. Рот заткнули кляпом, чтобы он не кричал. Руки и ноги связали, и он не мог пошевелиться. Ужас и сейчас можно прочесть в его глазах.
Холмс выдержал небольшую паузу.
– Этот несчастный ребенок был погребен заживо.
10
В ночь, последовавшую за этой ужасной находкой, я был разбужен звуком приглушенных шагов в гостиной. Квартира была погружена во тьму. Я поднялся, стараясь изо всех сил, чтобы доски пола не скрипели, прихватил трость и приоткрыл дверь гостиной.