— Такими вещами не стоит шутить.
В этот момент Карифа протянул Авосю деньги. Казалось, он ожидал, что его сейчас ужалит змея.
— Три дирхама, господин, — пролепетал купец.
— Серебром? — завороженно произнёс Авось.
Карифа застонал.
— Это всё? — серьёзно поинтересовался богомолец.
Авось кивнул. Юноше показалось, что он услышал суровые, а быть может, даже осуждающие нотки в его голосе.
И тогда раздался низкий и громкий звук труб. Все расступились и покорно смолкли. Богомольцы тут же куда-то подевались.
Вдали, на главной дороге, ведущей к торговой площади, появилась самая странная процессия из тех, что доводилось видеть Авосю. Впереди острым клином шли, скорее всего, священнослужители в высоких чёрных капюшонах и накидках, расшитых загадочными символами. Лиц их не было видно за пугающими золотыми масками. Их было семеро, и каждый нёс перед собой золотую плошку с солью. За ними следовали бритые наголо рабы в одних ослепительно белых набедренных повязках, которые контрастировали с цветом кожи, покрытой позолотой. Даже блестевшие на солнце черепа и даже веки были покрыты краской, что придавало рабам сходство с ожившими золотыми статуями. На плечах их покоился помост, размером и формой похожий на ладью, в центре которого был сооружён высокий трон.
Все звуки вдруг смолкли, как будто весь бесконечный торг разом замолчал. На троне восседало удивительное создание: совсем ещё хрупкий юноша с нарисованными на закрытых веках яркими глазами с пугающе-кошачьей чёрточкой зрачков. Всё лицо его под высоким золотым головным убором с множеством отчеканенных человеческих ликов было усыпано драгоценными камнями, а от семи самых крупных рубинов на щеках тянулись к ушам золотые цепочки.
— Каган, божественный каган, — пронёсся вздох над толпой.
И все хазары пали ниц; и даже иностранные купцы преклоняли колено, пока процессия проходила мимо. Авось склонился вместе со всеми.
Новая дорога, по которой двигалась процессия, упиралась в ворота главного святилища хазарской столицы. Вновь раздался низкий звук труб, и ворота древнего храма стали медленно отворяться. Там, в полусумрачной глубине святилища, возвышалось нечто кошмарное: поставленный вертикально золотой саркофаг с точной копией лица молодого кагана был раскрыт так, что можно было различить острые смертоносные стержни внутри него.
— Хыр Ишвар… — раздался над толпой исполненный ужаса и священного трепета ропот.
— Хыр, Хыр, Хыр Ишвар, — теперь уже монотонно, словно вгоняя людей в транс, повторяли шедшие впереди жрецы.
— Хыр, Хыр. — С мучительным стоном губы кагана разомкнулись, и теперь его голос влился в общий лад. — Хыр Ишвар! Хыр, Хыр, Хыр Ишвар!
И тогда Авось вздрогнул. Вопреки общему ладу, повторяющему, как заклятье, страшное слово ритуального жертвоприношения, вопреки гипнотическому мороку, павшему на толпу, он совершенно отчётливо услышал другой голос.
— Шад всё же решился на это, — сказал слепой богомолец своему поводырю. А вздрогнул Авось потому, что богомолец говорил шёпотом, и было до них достаточно далеко. Но юноша всё равно смог разобрать каждое слово, будто голос прозвучал у него в голове. Интересные получались дела: Авось поискал взглядом других пилигримов. Те разбились по двое и встали в толпе вдоль следования процессии.
Вскоре процессия вынужденно чуть притормозила шаг: пьяный варяг так и лежал посреди расчищенной от людей дороги, преграждая путь. От следовавшей за каганом охраны быстро отделились два всадника, обогнали процессию и остановились у спящего викинга, направив на него длинные копья. Слегка толкнули пропойцу остриями, готовые в любой момент пустить оружие в ход.
Авось похолодел. Он снова услышал шёпот слепого богомольца, но теперь его голос звучал властно:
— Всё. Сейчас!
Богомольцы в длинных лохмотьях почему-то замерли в одинаковых позах. Авось даже не успел удивиться тому, что смог различить это, безошибочно вычислив их в толпе. А пьяный варяг проснулся и тупо уставился на нацеленные на него копья. Помахал перед лицом огромной ручищей и вдруг запел:
— За северным ветром Брунгильда жила,
Над морем в камнях её дом,
Ткала дева берсерку сияющий стяг,
Но думала о другом:
Как бы с любимым мёду испить,
Как бы берсерку героя родить.
Всадники растерянно переглянулись.
Пьяница-гуляка замолчал. Его огромные ручищи оказались разведёнными в разные стороны, как будто в правой всё ещё был поднят хмельной кубок. Он с недоумением уставился на собравшихся и, словно разочарованный, что никто не захотел подхватить его легкомысленную песенку, досадливо вздохнул. Затем пьяница, пошатываясь, с трудом поднялся на ноги, икнул и с заискивающей улыбкой поглядел на всадников. Те снова переглянулись. Эта нелепая картина и бестолковая песенка словно развеяли гипнотический морок… Толпа замерла.
А дальше несколько вещей случилось одновременно. Огромный варяг шагнул в сторону, словно уступая процессии дорогу, но вдруг качнулся и молниеносно присел, с неожиданной для такого гиганта ловкостью ухватил нацеленные на него копья и играючи, словно детей, поднял в воздух лёгких арабских всадников и просто столкнул их одного с другим. В этот же миг со свистящим шёпотом в воздух над толпой взвились пращи. Нет, не совсем пращи… Их метнули богомольцы, и верёвки, утяжелённые грузами, уже опутали всадников охраны. И в следующий момент они, выбитые из сёдел, оказались на земле, а над изумлённой остолбеневшей толпой раздался боевой клич.
— Йо-хо-о, — зычно прокричал слепой богомолец. — Вперёд, Скёльдунги!
Только не богомолец был теперь перед Авосем. Сердце юноши бешено застучало. Он уже видел этого человека прежде. Купцы не раз хвалились охранными грамотами, изображающими его лицо, если смотреть сбоку, а варяги на волоке показывали Авосю вышитые неведомыми и прекрасными девами портреты, где он был как живой. И ещё в своих снах юноша видел этого человека, о котором говорят столько разного, гордого и грозного, в блестящих на солнце латах и на белом коне, в окружении дружины, верных гридней. Видел в снах, так похожих на мечты. Но он даже помыслить не мог, что игривый и неверный случай поставит их так близко друг от друга. Потому что пали жалкие лохмотья, как и повязка с глаз, и увидел юноша могучего витязя со сверкающим мечом.
— Князь Олег! — прошептал Авось.
А к пьяному варягу-гиганту уже неслись другие всадники. И тогда он подбросил копья, которые держал почти за острия, поймал их посередине, круговым движением перевернул в руках и метнул в приближающихся всадников. В то же мгновение в воздух взлетели ещё цепи с тяжелыми шарами, и богомольцы, по примеру вождя сбросившие жалкие одежды, оказались уже на хазарских конях. Всё произошло настолько быстро, что никто не успел прореагировать. Князь Олег был уже на помосте с каганом. Ударом верного меча он сразил нескольких хазарских воинов. Онемевшие от ужаса рабы замерли, но бросить помост с каганом не решались.