Киномания - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Рошак cтр.№ 80

Еще более волнующим стало мое открытие приема, названного мной миниатюрным кодированием, — куда более мощного средства воздействия, к которому Касл снова и снова прибегал в своих более поздних картинах. Этот прием используется и в некоторых из его ранних немых фильмов, но именно в ею картинах про вампиров присутствует в полной мере.

Как сообщил мне Лерой Пьюзи, именно над этими картинами неделями просиживали обеспокоенные администраторы «Юниверсал», безуспешно пытаясь найти в них непристойности. Внешне эти фильмы были ничуть не более неприличными, чем другие вампирские опусы того периода. Они, как это было принято, содержали сексуальные намеки, но ничего явно выраженного — ни чрезмерного насилия, никакой тебе крови. В конечном счете студия произвольно решила вырезать по нескольку минут в каждом из этих фильмов — кадры, которые, по всеобщему мнению (хотя никто этого мнения не смог обосновать), были наиболее сомнительными. В таком варварски искромсанном виде эти фильмы были выпущены в прокат и стали единственными касловскими картинами, дожившими до конца сороковых годов.

Полные копии обеих картин, хранившиеся у Зипа Липски, содержали вырезанные эпизоды, и с каждым просмотром я все больше исполнялся уверенности в том, что эти фильмы в высшей степени непристойны, хотя, как и администраторы из «Юниверсал», не мог указать на конкретные кадры. Безрезультатными оказались даже мои поиски приемов, воздействующих на подсознание (которые я теперь считал непременным атрибутом касловских фильмов). Я пребывал в недоумении, пока среди материалов, приобретенных музеем из частных коллекций, не обнаружил короткую шестнадцатимиллиметровую катушку пленки неустановленной принадлежности. На кадрах этой пленки я узнал некоторых актеров из «Пира неумерших». Съемки явно делались в то же время, и костюмы на актерах были теми же — из «Пира». Здесь актеры были сняты в жестоких, кровавых и непристойных коротеньких сценах, склеенных затем в непонятном порядке. Ничего подобного среди касловских работ мне больше не попадалось. Даже по современным стандартам такой материал был бы отнесен к категории «X». Для чего были сняты эти кадры? Я стал смотреть картины внимательнее, и, только пройдя их несколько раз кадр за кадром, я нашел разгадку.

Она обнаружилась во фрагменте, изъятом студией. Когда его вырезали, люди испытали облегчение, хотя и не могли объяснить почему. Внешне эпизод всего лишь изображает званый обед. В разгар пира хозяин, граф Лазарь, приглашает подгулявших гостей остаться на ночь. Он предлагает тост, его поднятый бокал играет в сиянии свечей — всего доля секунды. В результате на пленке образуется блик, который по нынешним стандартам вполне приемлем, но в 1939-м считался браком. Однако Касл оставил этот кадр в фильме — поступок довольно смелый, хотя в то время его могли счесть недосмотром монтажера. Я знал, что уже видел этот блик прежде — на шестнадцатимиллиметровой катушке. Он появляется в сцене, где одна из приглашенных — полуобнаженная женщина, беззащитно упавшая на постель, — подвергается нападению летучей мыши. (Хотя актриса находится в зоне густой тени, я не сомневался, что это — Ольга Телл, в очередной раз пронизывающая фильм Касла эротическими флюидами.) Летучая мышь проползает по всему ее телу от бедер до груди и замирает у шеи. И в этот момент в глазах зверька отражается огонь из камина — такой же пронзительный лучик света и внезапный испуг.

Я выделил засвеченные бликом кадры из застольной сцены и подверг их исследованию всеми известными мне способами. Ничего обнаружить не удалось. Тогда я распечатал ряд кадров из этого эпизода, увеличив их в четыре раза. И только после этого в поднятом бокале графа я обнаружил обнаженную женщину и летучую мышь. Они были крохотные и перевернутые, а в следующих кадрах покачивались туда-сюда, словно пузырьки, плавающие в ярком вине. Когда граф ставит бокал, их изображение остается — они невидимо присутствуют там, главенствуя за столом.

Я тут же принялся исследовать всю эту сцену таким же образом, увеличивая кадр за кадром. В каждом бокале, в каждом блюде за столом было это искусно спрятанное изображение. Обеденный стол просто кишел этими скрытыми символами похоти и смерти, предвосхищавшими жуткую судьбу гостей, которые все — один за другим — станут жертвами графа. Но даже и обнаружив это невидимое измерение сцены, я не приблизился к разгадке тайны, окутывавшей искусство Касла. Я не представлял себе, как эти изображения были напечатаны на пленке и как они могут восприниматься зрителем. Никто в здравом уме не сказал бы, что их можно «увидеть». Но теперь стало ясно, что именно этот материал и делал сомнительные сцены откровенно непристойными.

Я расширил поле своих поисков в застольной сцене, перейдя к глубоким теням в задней части зала. Здесь мне удалось найти еще одну игру в кинопрятки; я назвал это негативным вкраплением. Касл напичкал пористую темноту помещения массой скрытых изображений, напечатанных в негативе. Здесь были глаза, которые, как говорил мне Зип, любил собирать Касл, — невидимый монтаж преувеличенно вытаращенных глаз, исполненных злобы и извращенного желания, корчащиеся тела, страстные совокупления, акты садизма. Здесь скрывались вся кровь, вся непристойность, невидимые на поверхности фильма, и в таких количествах, что контора Хейза ни за что не выпустила бы это в прокат. Не было никаких сомнений — Касл поставил самую вампирскую из картин. Никто до него и никто после не передал с такой силой или так подробно эту болезненную эротику, эту отвратительную чувственность неумерших.

Мастер оптических иллюзий, Касл пошел еще дальше — он разработал яркий вариант негативного вкрапления. Именно этим и объяснялась необыкновенная атмосфера страха, которую ощутили мы с Клер при первом просмотре «Удара Потрошителя». Там вместо густых теней Касл применяет туман, за которым и скрывается этот тайный визуальный ряд, пронизывающий слабо мерцающую дымку лондонских улиц, насыщающий ее призрачной пляской незримых мерзостей. В картине были лишь намеки на те преступления, что приписываются историческому Джеку Потрошителю, — жестокое насилие, нанесение увечий, расчленение тел. Касл показал их, но на уровне бессознательного восприятия. Очевидно, что снимал он эти ужасы отдельно, работая с актерами сверхурочно или на другой съемочной площадке. Кадры эти были сняты небрежно и не дотягивали до профессиональных стандартов, но эстетические качества материала не имели никакого значения — в счет шла только мощь шокового воздействия. Когда все это умело вкраплено под ткань происходящего действия, туман, который насыщает картину, начинает жить собственной жизнью, словно некий злобный, лишенный тела разум бредит преступлениями, не дающими покоя больной совести Потрошителя. Туман, облака, дым, блеклые зеркала, рябь на воде — все это использовалось Каслом для неожиданного воздействия на зрителя при помощи запретных образов.

Эти и другие подобные приемы, обнаруженные мною позднее в фильмах Касла, представляли собой изобретения чрезвычайной важности. Это открытие обрадовало, но в то же время и встревожило меня. Ибо на подсознательном уровне картины Касла были однозначно безумными от начала и до конца. Повсюду неприкрытая сексуальность была перемешана с мерзостями, которые намеренно убивали любое чувство удовольствия. Эротика Касла была кошмаром — настоящим блюдом с ведьминого стола: тела, мучимые похотью, тела, ставшие омерзительными из-за обуревавшего их желания. И опять, как и в случае с «Иудой», у меня возникло почти осязаемое чувство чего-то нечистого, въедающегося в самую мою плоть. Неужели приемы Касла нельзя было использовать для более благородных целей? Что, если я обнародую его секреты, а другие режиссеры воспользуются ими для достижения такого же сенсационного и психопатического эффекта — только для этого и ничего другого?