Первым у нас на пути лежал Дунум. Древний народ выстроил земляной вал, римляне добавили стену, Артур восстановил укрепления и разместил внутри сильный гарнизон. Воинам этим еще не пришлось повоевать, но если бы Кердик ударил с запада, Дунум стал бы одной из первых серьезных преград на его пути, поэтому, даже в годы долгого мира, Артур не давал крепости прийти в упадок. Над стеной развевалось знамя, и, подойдя ближе, я увидел, что это не Ланселотов орлан, а красный орел Думнонии. Дунум сохранил верность королю.
От гарнизона осталось тридцать человек. Остальные разбежались: христиане перешли на сторону мятежников, многие другие просто дезертировали при вести о смерти Артура и Мордреда. Однако Ланваль, командир гарнизона, держался, надеясь, что слухи окажутся ложными. Завидев Артура, он вывел своих людей из ворот. Артур спешился и обнял старого воина. Теперь нас было не сорок, а семьдесят, и я снова вспомнил слова Эйлеанн: "Когда ты будешь думать, что Артур разбит, он начнет побеждать".
Ланваль, идя рядом со мной, рассказал, как мимо форта прошли копейщики Ланселота.
– Мы не могли их остановить, – с горечью сказал он. – Они не стали на нас нападать, просто предложили мне сдаться. Я ответил, что спущу знамя Мордреда, когда прикажет Артур, и не поверю, что Артур мертв, пока мне не принесут его голову на щите.
Видимо, Артур успел что-то сказать ему про Гвиневеру, ибо Ланваль, хотя и командовал прежде ее стражей, не подошел даже поздороваться. Я коротко сообщил, что случилось в Морском дворце, и старый воин печально покачал головой.
– Они с Ланселотом занимались этим в Дурноварии, – сказал он, – в ее храме.
– Ты знал? – ужаснулся я.
– Нет, – устало отвечал Ланваль, – но слухи доходили, всего лишь слухи, а больше я знать не хотел. – Он сплюнул на обочину. – Я был здесь, когда Ланселот приехал с Инис Требса, и помню, как эти двое не могли оторвать друг от друга глаз. Позже они таились, и Артур ничего не заподозрил. Он ей верил и почти не бывал дома – то объезжал далекие крепости, то заседал в суде.
Ланваль покачал головой.
– Не сомневаюсь, она говорит, что все дело в религии, но я тебе скажу, если эта красотка кого и любит, то Ланселота.
– Мне кажется, она любит Артура, – возразил я.
– Может быть, но он для нее слишком прямолинеен. В Артуре нет загадки, у него все написано на лице, а ей по душе более сложные натуры. Уж поверь, что при виде Ланселота ее сердечко бьется быстрее.
А у Артура, с горечью подумал я, в груди всегда перехватывало при виде Гвиневеры; мне даже не хотелось гадать, что творится с его сердцем сейчас.
Ночь мы провели под открытым небом. Мои люди стерегли Гвиневеру, она занималась Гвидром. Ни слова не было сказано о ее дальнейшей участи, и никто из нас не решался спросить Артура, поэтому мы вели себя с холодной вежливостью. Гвиневера отвечала нам тем же, об одолжениях не просила, Артура старалась избегать. Вечером она рассказывала Гвидру сказки, а когда он уснул, тихо зарыдала, раскачиваясь взад-вперед. Артур тоже это увидел, заплакал и ушел на край холма, чтобы никто не заметил его слез.
С рассветом двинулись дальше. На небе не было ни облачка, вокруг лежали плодородные земли, которые боги сделали такими прекрасными – Думнония, за которую сражался Артур. Деревушки утопали в садах; правда, слишком многие дома уродовал знак рыбы, другие были сожжены, но я заметил, что христиане не оскорбляли Артура, как прежде. Лихорадка, охватившая Думнонию, видимо, шла на спад. Между деревушками дорога вилась среди зарослей ежевики, в полях, пестревших клевером, маком и маргаритками. Пеночки и овсянки, которые последними строят гнезда, несли в клювах соломинки. С высокого дуба снялась птица, которую я сперва принял за сокола, потом сообразил, что это кукушонок, совершающий первый полет. Хороший знак, подумалось мне: Ланселот, подобно кукушонку, только похож на сокола, а на самом деле он всего лишь узурпатор.
За несколько миль от Кар Кадарна мы сделали остановку в маленьком монастыре, выстроенном у священного источника, бьющего в дубовой роще. Некогда здесь было языческое капище, теперь воды охранял христианский бог. Впрочем, бог не сумел противостоять моим воинам, которые, по приказу Артура, вышибли ворота и забрали дюжину монашеских ряс. Епископ отказался взять предложенную плату и проклял Артура. Тот, по-прежнему не в силах сдерживать гнев, прибил обидчика. Мы оставили епископа истекать кровью в священной роще и двинулись на юг. Епископа звали Кранног, и теперь он святой. Иногда мне кажется, Артур сделал больше святых, чем бог.
Мы подошли к Кар Кадарну через Пен-хилл, но остановились, не доходя до вершины, там, где нас не могли видеть из крепости. Артур выбрал дюжину воинов, велел им выбрить лбы на монашеский манер и надеть рясы. Брила их Нимуэ; волосы она собрала в мешочек, чтобы не попали кому не надо. Я хотел быть в числе двенадцати, но Артур не разрешил, сказав, что мое лицо слишком многим известно.
Исса был в числе тех, кому выбрили тонзуру. Он с ухмылкой спросил меня:
– Похож я на христианина?
– Ты похож на своего отца, – отвечал я. – Плешивый и безобразный.
Все двенадцать скрыли мечи под рясами, но копья взять не могли. В качестве оружия мы дали им древки со снятыми наконечниками. Выбритые лбы были светлее лиц, но их скрывали капюшоны.
– Вперед, – приказал Артур.
Кар Кадарн был незначим с военной точки зрения, но как символ королевской власти представлял неизмеримую ценность. Мы знали, что крепость надежно охраняется, и лжемонахам потребуется не только отвага, но и везенье, чтобы убедить стражей открыть ворота. Нимуэ благословила их, и все двенадцать, перевалив через холм, вереницей двинулись к воротам. Может быть, нам помогал Котел, может быть, воинская удача, как всегда, благоволила Артуру, но уловка сработала. Мы с Артуром, лежа в траве, наблюдали, как Исса и его товарищи спустились по склону, пересекли луг и поднялись по крутой дороге к восточным воротам Кар Кадарна. Они сказали, что спасаются от набега Артуровых конников, и уговорили открыть засовы, после чего перебили доверчивых стражей и, схватив их щиты и копья, встали в воротах. Эту уловку христиане Артуру тоже не простили.
Как только путь в крепость был расчищен, Артур вскочил в седло.
– Вперед! – крикнул он, и двадцать всадников взяли с места в карьер. Десять неслись за Артуром, десять – в объезд Кара, чтобы никто из гарнизона не сумел скрыться.
Я со своими воинами тоже последовал за Артуром. Ланваль охранял Гвиневеру и потому двигался медленно; мы, все остальные, опрометью сбежали по склону и стремительно преодолели подъем, в конце которого дожидались Артур и Исса. Гарнизон, увидев, что ворота взяты, сдался без боя. Здесь было всего пятьдесят воинов, по большей части юнцы или увечные старики, однако, не овладей мы воротами, нашему маленькому отряду едва ли удалось бы взять крепость штурмом. Тех, кто пытался бежать, конники догнали и приволокли назад. Тем временем мы с Иссой прошли по стене к западным воротам, сорвали Ланселотов стяг и водрузили Артуров. Нимуэ сожгла сбритые волосы и принялась плеваться в монахов, которые жили в Каре, надзирая за строительством церкви.