Я все еще глядел на испещренный огнями горизонт; пламя освещало изнанку облаков. Над Лунденом небо было ясным, поэтому лунный свет отбрасывал резкие тени от краев римских черепичных крыш.
Этельфлэд положила голову мне на плечо.
— О чем ты думаешь?
— Что если мы не победим датчан, не останется никаких монастырей.
— Тогда что же мне делать? — быстро спросила она.
Я улыбнулся.
— Отец Беокка любил говорить о колесе фортуны, — сказал я — и подивился, почему я говорю о Беокке так, будто он остался в прошлом.
Видел ли я приближение конца? Подберутся ли когда-нибудь те далекие огни поближе, пока не спалят Лунден и не выжгут из Британии последнего сакса?
— При Феарнхэмме, — проговорил я, — я был полководцем твоего отца. — Теперь я — беглец, у которого не хватает людей, чтобы заполнить скамьи гребцов.
— Мой отец называет тебя своим вершителем чудес, — сообщила Этельфлэд.
Я засмеялся, и она сказала:
— Это правда. Так он тебя зовет.
— Я мог бы совершить для него чудо, — горько произнес я, — если бы он дал мне людей.
Я снова подумал о пророчестве Исеулт — Альфред даст мне силу, и моя женщина будет созданием золота. И тогда я, наконец, отвернулся от далеких огней, посмотрел сверху вниз на Этельфлэд и обнял ее.
На следующий день Этельфлэд покинет Лунден, а я останусь бессильным.
Сперва явились три всадника. Они прискакали на рассвете, галопом пересекли грязную долину Флеота и въехали в городские ворота. Я услышал, как рог зовет с укреплений, быстро оделся, натянул сапоги, поцеловал Этельфлэд и сбежал вниз по лестнице в дворцовый зал как раз тогда, когда дверь распахнулась настежь и вошли три человека в кольчугах; их ноги дробили уже расколотые плиты пола. Их предводитель был высоким, мрачным и бородатым. Он остановился в двух шагах от меня.
— У тебя должен быть эль в этом провонявшем дерьмом городе, — сказал он.
Я недоверчиво поглядел на него.
— Мне нужен завтрак, — потребовал он, а потом не выдержал и засмеялся.
Это был Стеапа, а вместе с ним явились двое мужчин помладше, оба — воины.
Я крикнул слугам, чтобы те принесли еды и эля, все еще с трудом веря в то, что Стеапа здесь.
— Я привел тебе двенадцать сотен человек, — быстро сказал он.
Мгновение я едва мог вымолвить слово. Затем слабо повторил:
— Двенадцать сотен?
— Лучших людей Альфреда, — сказал Стеапа. — И Этелинг тоже здесь.
— Эдуард?
Я был слишком удивлен, чтобы дать разумный ответ.
— Эдуард и двенадцать сотен лучших людей Альфреда. Мы их обогнали, — объяснил Стеапа, потом повернулся и поклонился, когда в зал вошла Этельфлэд, закутанная в серый плащ. — Твой отец посылает тебе приветствия, госпожа.
— И он послал твоего брата, — добавил я, — с двенадцатью сотнями людей.
— Слава тебе, Господи, — ответила Этельфлэд.
Когда распространились вести о случившемся, зал наполнился людьми.
Тут были мои дети, епископ Эркенвальд, Элфволд и отец Пирлиг, а еще Финан и Веостан.
— Войска поведет Этелинг Эдуард, — сказал Стеапа, — но он должен принять старшинство господина Утреда.
У епископа Эркенвальда был удивленный вид. Он переводил взгляд с Этельфлэд на меня, и я видел — он вынюхивает грех со рвением терьера, чующего нору лисы.
— Тебя послал король? — спросил он Стеапу.
— Да, господин.
— Но как же датчане в Дефнаскире?
— Да они только чешут… — начал было Стеапа — и покраснел, потому что чуть не сказал то, что, по его мнению, оскорбило бы епископа, не говоря уж о королевской дочери.
— Чешут свои задницы? — закончил я за него.
— Они ничего не делают, моя госпожа, — пробормотал Стеапа.
Он был сыном рабыни и, несмотря на высокий чин командира гвардии Альфреда, в присутствии Этельфлэд был полон благоговения.
— Но король хочет, чтобы его люди поскорее вернулись, господин, — сказал Стеапа, взглянув на меня, — просто на тот случай, если проснутся нортумбрийские датчане.
— Тогда заканчивай свой завтрак, — сказал я, — а потом скачи обратно к Эдуарду. Скажи ему, чтобы он не входил в город.
Я не хотел, чтобы армия восточных саксов очутилась в Лундене со здешними искушениями в виде таверн и шлюх.
— Он должен обогнуть город с севера, — приказал я, — а потом двигаться дальше на восток.
Стеапа нахмурился.
— Он ожидал найти здесь припасы.
Я посмотрел на епископа Эркенвальда.
— Ты пошлешь армии еду и эль. Гарнизон Веостана обеспечит все это эскортом.
Епископ, оскорбленный моим властным тоном, заколебался, потом кивнул. Он знал, что теперь я говорю, имея полномочия от Альфреда.
— Куда мне послать припасы? — спросил он.
— Ты помнишь Тунреслим? — обратился я к Стеапе.
— Старый дом на холме, господин?
— Эдуард встретится со мной там. И ты тоже.
Я снова посмотрел на епископа.
— Пошли припасы туда.
— В Тунреслим? — подозрительно переспросил епископ Эркенвальд, чуя еще больше греха, потому что от названия разило язычеством.
— В Могилу Тора, — подтвердил я, — это недалеко от Бемфлеота.
Епископ перекрестился, но не осмелился протестовать.
— Ты и сотня человек отправитесь со мной, — сказал я Веостану.
— Мне приказано защищать Лунден, — нерешительно проговорил он.
— Если мы будем в Бемфлеоте, никакие датчане не станут угрожать Лундену, — ответил я. — Мы выступаем через два часа.
На сборы ушло четыре часа, но вместе с мерсийцами Элфволда, восточными саксами Веостана и моими людьми у нас набралось больше четырехсот всадников, которые под стук копыт выехали через восточные ворота города. Я оставил своих детей на попечение слуг Этельфлэд. Сама Этельфлэд настояла на том, чтобы поехать с нами. Я с ней спорил, говоря, что госпожа не должна рисковать жизнью, но она отказалась остаться в Лундене.
— Разве ты не дал клятву служить мне? — спросила Этельфлэд.
— Да, что делает меня еще бо́льшим дураком.
— Тогда приказы отдаю я, — улыбаясь, сказала она.
— Да, моя уточка, — ответил я и получил удар по руке.
Вскоре после женитьбы на Этельфлэд Этельред стал называть ее «моя уточка», и это изъявление нежности раздражало ее.
Теперь она ехала под моим знаменем с волчьей головой, Веостан распустил по ветру дракона восточных саксов, в то время как на длинном флаге мерсийцев Элфволда изображался христианский крест.